Байконур. Прыжок в космическую бездну.

Глава 10: Ракетно-космические катастрофы и аварии

Ракетная катастрофа XX века

24 октября 1960 года на 41-й стартовой площадке ракетного полигона Тюра-Там во время подготовки к первому пуску новой боевой баллистической межконтинентальной ракеты Р-16 произошла катастрофа, тяжелее которой не было в истории испытаний ракет. Замечаний во время предстартовых испытаний ракеты было выявлено так много, что трое суток подряд стартовый расчет подготовки и пуска работал по их устранению с минимальным отдыхом, отдыхая в каждые сутки час-другой, где и как придется.
Председатель Госкомиссии маршал артиллерии Митрофан Неделин предлагает на ее заседании работать так, чтобы сделать подарок стране к 43-й годовщине Октября. Так тогда было принято, и это было нормой поведения для почти всех граждан СССР. Техническая незавершенность, спешка, нарушение правил и мер безопасности во время проведения особо опасных работ на стартовой позиции, когда даже Главком ракетных войск М. Неделин сидел на стуле неподалеку от заправленной ракеты, на которой, к тому же, проводились доработки, не могли не привести к катастрофе. Она, к сожалению и произошла.

Ракетный треугольник: Сергей Королев - Михаил Янгель - Валентин Глушко

К 1960 году на главной арене ракетно-космической отрасли в СССР действовали выдающиеся главные и генеральные конструкторы ракетно-космических систем, стоящих во главе своих школ: С. Королев, М. Янгель, В. Макеев (ракеты морского базирования). Королев, кроме чисто космических программ, вел большую конструкторскую работу по созданию боевых межконтинентальных баллистических ракет. И, если в космических программах равных ему не было, а, следовательно, не было и конкуренции, то в создании боевых межконтинентальных ракет его соперник Михаил Янгель обозначился уже несколько лет назад. В 1958 году ОКБ-486 (г. Днепропетровск) решением Н. Хрущева освобождается от производства ракет С. Королева и В. Макеева и становится генеральным конструктором боевых ракет средней и межконтинентальной дальности в Днепропетровске.
Макеев успешно занимался разработкой ракет морского базирования, продолжая начатое Королевым дело создания ракет для ВМФ СССР. Подводные лодки, на которых он размещал ракетные системы, имели две отличительные черты от наземных стартовых комплексов, которые делали их по сути неуязвимыми - это скрытность передвижения под водой Мирового океана и возможность произвести запуск боевой ракеты из-под воды. У Макеева и Королева и у Макеева с Янгелем интересы не пересекались. Они не были конкурентами.
В жизни хуже не бывает ситуации, когда твой бывший подчиненный начинает быстрый карьерный рост и становится твоим начальником. Так случилось в начале 60-х гг. ХХ века, когда М. Янгель из заместителей Королева становится его начальником - директором НИИ-88, в состав которого в качестве структурного подразделения входило СКБ (специализированное конструкторское бюро) Королева. Уже тогда они не могли определиться в отношениях между собой - то ли НИИ-88 создано для СКБ Королева, которое вскоре станет ОКБ-1, или наоборот. Янгель потребовал от Королева безоговорочного подчинения в выполнении программ НИИ-88. В жизни нет идеальных подчиненных, равно как нет и идеальных начальников. Любой начальник любит поучать и учить, каким бы он скромным и умным не был. Раньше Королев поучал Янгеля, когда тот начинал работу у Королева в качестве начальника отдела. Теперь Янгель, в силу занимаемой должности директора НИИ-88, поучал Королева. Вот тогда-то между двумя выдающимися личностями, Королевым и Янгелем, пробежала маленькая черная ракетная кошка, которая имела устойчивую тенденцию к росту до размеров тигра. С 1954 года они вроде бы на равных: оба главные конструкторы ракетных КБ. Но у Янгеля до 1958 года не было возможности включиться в конкурентную борьбу с Королевым за государственный заказ - ведь все время у него уходило на развертывание производства королевских ракет от Р-1 до Р-5М включительно на знаменитом Южмаше, не говоря уже о макеевских ракетах. Из-за дефицита времени разработка ракеты средней дальности 8К63 (Р-12) до сентября 1958 года, ставшей основой Ракетных войск стратегического назначения к декабрю 1959 года, велась на основе личной инициативы в свободное от основной работы время. Необходимо учесть, что Янгель уехал из Москвы вовсе не затем, чтобы делать в Днепропетровске ракеты Королева, а не свои собственные.
И Валентин Глушко был начальником Королева в течение длительного времени по работе в "шарашке" в Казани, где они оба отбывали срок наказания. Глушко, после своего освобождения из "шарашки", вскоре становится выдающимся специалистом по проектированию ракетных двигателей, пожалуй, одним из главных среди них, но только в качестве одного из многих смежников у многих главных и генеральных конструкторов ракетно-космической техники, у которых таких смежников, как Глушко, было предостаточно. Тем не менее, без надежного и мощного ракетного двигателя любая ракета была мертва, что придавало Глушко особый вес и положение в кругу избранных. Поэтому В. Глушко и входил в Совет главных конструкторов на равных при главенстве в этом совете С. Королева.
Он проектирует мощный двигатель на высококипящих компонентах ракетного топлива для М. Янгеля и постепенно отходит все дальше и дальше от С. Королева. И даже наотрез отказывается проектировать мощный ракетный двигатель, работающий на керосине и кислороде, для сверхтяжелой ракеты С. Королева 11А52 (Н-1), считая, что будущее только за высококипящими самовоспламеняющимися компонентами ракетного топлива.
Даже всесильный тогда Никита Хрущев не смог их примирить, - настолько между ними легла пропасть неприятия друг друга. Он только смог развести руками после неудачной попытки примирения Королева и Глушко. Академиков такого класса, как Королев и Глушко, не только в СССР, в мире было наперечет, и их надо было беречь, во чтобы-то ни стало. Вот и берег их Хрущев.
М. Янгель постепенно набирал силу, создав не только боевую ракету средней дальности Р-12 с дальностью полета 2000 км, но и ракету средней дальности Р-14 с дальностью полета 4000 км, и форсировал создание боевой межконтинентальной ракеты 8К64 (Р-16) с дальностью полета 13000 км. С. Королев, не теряя времени к этому же времени, правда, с небольшим опозданием, но все же создал межконтинентальную ракету 8К75 (Р-9) с такой же примерно, как у Р-16 дальностью полета. Но у Глушко не "шел", что называется процесс создания ракетного двигателя первой ступени ракеты Р-9, работавшего на керосине и кислороде.
Вопрос выбора боевой межконтинентальной ракеты для МО СССР и страны в целом стоял тогда остро. И Хрущеву, с учетом мнения МО СССР Родиона Малиновского, предстояло решить какую же из межконтинентальных ракет принять на вооружение - Янгеля или Королева. Это обстоятельство чрезвычайно обостряло отношения между двумя главными конструкторами.
Ведь выбор боевой межконтинентальной ракеты означал состоявшийся факт нахождения этого главного конструктора в обойме лиц, ставших соратниками Хрущева и получавших автоматически статус лиц, приближенных к первому лицу государства. Это почет и слава, награды для них и материальные блага для их подчиненных, развитие научно-материальной базы их ОКБ. Вот почему создание янгелевской ракеты Р-16 шло под лозунгом: "Во чтобы ни стало, обогнать Королева!" Отсюда ураганный темп работы и неизбежная при этом спешка, которая, как известно, до добра не довела еще никого. Какие уж тут добрые отношения внутри этого треугольника! Это был фон, на котором проходили летно-конструкторские испытания Р-16, без которого невозможно понять глубинные причины ракетной катастрофы 24 октября 1960 года на 41-й стартовой площадке ракетного полигона Тюра-Там и ту спешку с ее пуском именно к 43-й годовщине Октября. Люди, входящие в школы этих двух выдающихся конструкторов, равно, как и боевые расчеты отдельных инженерно-испытательных частей и научно-испытательных управлений, представителей промышленности по подготовке и пуску ракеты Янгеля Р-16 и ракеты Королева Р-9, волей-неволей были втянуты в эту ракетно-гражданскую войну. Даже до сих пор между представителями этих школ пробегает ракетная кошка под именем - наши ракеты были лучше ваших. А королевская Р-9 выйдет на первый пуск только 9 апреля 1961 года из-за неготовности двигателя первой ступени конструкции В. Глушко.

Стартовая горячка

Ракету Р-16 вывезли на стартовую позицию в конце октября 1960 года и установили на пусковой стол. Дошла очередь до электрических испытаний и подготовки ракеты к заправке. Никогда ни на одном пуске ракеты все благополучно, как правило, не бывает. Казалось, что на этот раз эта традиция будет нарушена. С учетом появления и устранения неизбежных замечаний во время испытаний Р-16 все шло на 41-й стартовой площадке к проведению пусковых операций. Баки горючего и окислителя двух ступеней ракеты были уже заправлены высококипящими самовоспламеняющимися компонентами топлива - несимметричным диметилгидразином и азотным тетраоксидом. Оба компонента токсичны и могут вызывать сильнейшее отравление и отек легких, если не работать с ними в специальных защитных комплектах ракетчика КР-2 и изолирующих противогазах.
При проведении очередного подготовительного цикла к запуску двигателей - подрыву мембран в магистрали окислителя (они перекрывали путь истечения компонентов топлива в камеру сгорания), оказалось, что вместо мембран второй ступени ошибочно были подорваны мембраны первой ступени. А вслед за ними самопроизвольно подорвались пиропатроны отсечных клапанов первой ступени. В этом случае отсечные клапаны закрываются. Как выяснилось в ходе технического разбирательства, наземный пульт, с которого и производился подрыв мембран, оказался неисправным и работал по известной только ему логике. Это было для разработчиков пульта и испытателей сильным шоком и свидетельствовало о конструктивных недоработках и производственных дефектах пульта подрыва мембран.
Этот вечер и ночь 23 октября 1960 года закончились многочасовым схемным анализом, чтобы понять, что же происходит с электрической схемой системы управления ракеты.
К утру разобрались и наметили план работ на день 24 октября. Решение принимается такое - веры пульту нет, подрыв мембран будет осуществляться по автономным цепям от индивидуальных источников питания. А в такой ситуации, как мне кажется, Королев заставил бы всех, невзирая на высокие чины, прекратить работы на стартовой позиции, компоненты топлива слить, ракету немедленно убрать со стартовой позиции. И в спокойной обстановке дать возможность руководству пуска разобраться во всех деталях с возникшими отклонениями в работе систем и наземного оборудования.
И только после этого далее действовать по принятому решению. Это был его стиль, изменить который никто не мог ни при каких обстоятельствах. Конечно, легко рассуждать после событий, а не до них. Но эта трагическая страница в истории испытаний 24 октября 1960 года на 41-й стартовой площадке пуска боевых баллистических межконтинентальных ракет конструкции М. Янгеля должна быть прочитана до конца. Хотя бы для того, чтобы таких трагедий не было больше. Но, как показали дальнейшие события с испытаниями ракет на стартовых позициях, советских (и не только советских), в частности, на северном полигоне-космодроме Плесецк, прочитали эти трагические события не до конца и не так внимательно, как это было бы должно быть. Мы к ракетной катастрофе на 43-й площадке Плесецка еще вернемся.

Катастрофа

Настал вечер трагического дня 24 октября 1960 года. Боевой расчет после трехсуточной, почти непрерывной работы на стартовой позиции не только смертельно устал, отдыхая урывками и там, где придется. Люди, как номера боевых расчетов, потеряли обостренное у испытателей ракетной техники чувство опасности. Взамен этого появилось чувство большой усталости, очень близкое к безразличию. При испытаниях, длившихся несколько суток кряду, так и бывает по жизни. Техническое руководство, возглавляемое М. Янгелем со стороны представителей промышленности и военное руководство, представляемое лично Главнокомандующим Ракетными Войсками стратегического назначения главным маршалом артиллерии Митрофаном Неделиным и начальником полигона Тюра-Там полковником Константином Герчиком, обстановкой владели, получая к тому же и дополнительную, детальную информацию от своих подчиненных.
Информация включала в себя почти все необходимое для детального понимания техническим руководством подготовки и пуска ракеты Р-16, кроме самого важного в ней в этой сложной ситуации. А именно - выработки возможного прогноза развития событий на стартовой позиции при проведении работ с грубейшими нарушениями правил и мер безопасности с уже заправленной ракетой компонентами топлива.
Все техническое руководство подготовки и пуска Р-16 находилось на стартовой 41-й площадке, старательно вникая в ход подготовки ракеты к пуску. М. Неделин сидел на стуле, который был поставлен прямо на стартовой позиции в непосредственной близости от заправленной ракеты - ему было так удобно отслеживать ход предстартовых операций.
И это был еще и психологическим приемом - со старта не уходит Главком РВСН, следовательно, все должны быть там же. Неделин был действующим Главкомом Ракетных Войск стратегического назначения, какими были, например, всегда в Вооруженных силах СССР Главкомы ВМФ и ВВС в смысле профессионализма.
И, будучи профессионалом, он не мог не понимать, что подобный ход подготовки к пуску уже заправленной ракеты, когда были выявлены серьезнейшие замечания и которые в корне меняли технологию пуска и что это все, вместе взятое, могло с большой вероятностью привести к непредсказуемым последствиям. А вот какими трагическими они стали, Неделин, конечно, так и не смог даже представить себе. Чувство тревоги заставляло его не покидать стартовой площадки.
А ведь Неделин имел вокруг себя многочисленную свиту из военных, которая все время вилась вокруг него, мешая не только ему, но и боевому расчету, у которого невольно рассеивалось внимание. По существующим правилам и мерам безопасности на стартовой позиции должны были находиться лишь те номера боевого расчета, которые непосредственно выполняли действия, согласно графику подготовки и пуска, именно в отведенное им время.
Проводить всякого рода эксперименты без тщательного схемного анализа на заправленной компонентами топлива ракете, было категорически нельзя ни под каким благовидным предлогом! Все словно были загипнотизированы необычайно важным делом: во чтобы бы то ни стало устранить недостатки, мешающие запуску Р-16 к 43-й годовщине Октября. А в такой обстановке и случилось то, что случилось, когда в пультовой подготовки и пуска ракеты оператор, как номер боевого расчета (он так и остался неизвестным лицом), очевидно, заметил, что программный бортовой токораспределитель, как программный механизм, находится не в исходном состоянии. И запустил его, для того, чтобы привести его в исходное состояние. Но логика испытателя подсказывает мне, что ни один номер боевого расчета самостоятельно на эту особо важную операцию без команды старшего начальника ни за что в жизни не решится. Так до сих пор и не установлено, как это случилось на самом деле.
Конструкторская разработка по запуску двигателя второй ступени (подчеркну - только во время полета ракеты) была выполнена технически так, что повышалась надежность запуска двигателя 2-й ступени ракеты путем введения дублирующей цепи запуска двигателя автоматически от программного токораспределителя. В этом случае команда на запуск двигателя второй ступени проходила еще и от образования от "запитанной" ламели по дублирующей цепи запуска двигателя при работе токораспределителя в ходе полета ракеты.
Так это и произошло, но на старте, когда дублирующая цепь запуска двигателя второй ступени была образована при приведении программного токораспределителя в исходное состояние. Но это ведь должно было произойти только в полете ракеты и только после того, как закончит работу ракетный двигатель первой ступени. И только тогда, если не "сработает" штатная схема запуска двигателя второй ступени.
А ведь с ведома техруководства на стартовой позиции в ходе технического эксперимента вынужденно сняли все блокировки цепей запуска ракетных двигателей обеих ступеней. Но при этом не предприняли всех необходимых организационно-технических мер, чтобы никто из боевого расчета не предпринял самостоятельных, без команды технического руководства действий. Как мы видим, случайно, но эти самостоятельные действия все-таки произошли в виде приведения программного токораспределителя в исходное состояние.
Цепи запуска двигателя второй ступени остались незащищенными от образования цепей запусков двигателя. Ракетчики обычно страхуются, вводя так называемую поправку на "дурака", кроме всех обычно действующих блокировок. А в данном случае не доглядели и не ввели поправку на "дурака".
Программный токораспределитель по пути прихода в нулевое положение и образовал цепь запуска двигателя второй ступени. Двигатель запустился, и огромные хвосты сверхзвуковых раскаленных газов мгновенно сожгли множественное количество человеческих тел, облепивших мачты обслуживания, примыкающие мостками к ракете. Через секунды заполыхал первый ракетный блок, который почти тут же и взорвался.
Взрыв огромной силы расплескал компоненты топлива по всей стартовой площадке и дальше ее на многие десятки метров, сжигая все и всех, кто оказался на пути огненного потока. Я видел кадры документального кинофильма, который снимала наша полигонная фотолаборатория подполковника Бориса Фокина. Это было так называемое документирование процесса подготовки и пуска ракеты, проводящееся из разных точек, где в бетонных укрытиях располагаются автоматические кинокамеры. Меня тогда потряс кадр - бегут, пытаясь убежать от огненного вала, два солдата срочной службы в защитных костюмах ракетчика КР-2, держа каждый одной руке приспособление, которое они так и не бросили, хотя оба горели, как два факела, несмотря на то, что солдат-пожарный поливал их пеной.
А почему это были солдаты, а не офицеры, следует из того, что офицеры не переносили, как правило, приспособлений, заправочных металлорукавов и т. п. Смотреть этот фильм было невыносимо страшно и больно, потому что эту ситуацию, даже много лет после этой катастрофы, мы, офицеры-заправщики, всегда примеряли на себя. Я сам носил такой костюм при тренировках или во время работы в главном заправочном зале заправочной станции 11Г131 Байконура с компонентами ракетного топлива, аналогичного компонентам топлива, применяемого на Р-16, когда я был начальником испытательной группы заправки компонентами топлива и сжатыми газами космических кораблей, аппаратов и орбитальных станций.
И мы работали с теми же компонентами топлива - тетраоксидом азота и нессиметричным демитилгидразином, перекисью высокой концентрации и другими компонентами топлива. Их вредность я знаю на практике. А тогда, в октябре 1960 года я был молодым лейтенантом и служил-работал в 32-й ОИИЧ на второй площадке, где испытывалась и готовилась к летно-конструкторским испытаниям ракетно-космическая техника главного конструктора С. Королева.
От нас по прямой до 41-й стартовой площадки было примерно 20–30 км. В конце октября 1960 года вечерами было уже прохладно. Мы не знали точного времени пуска янгелевской ракеты Р-16, которого так ожидал весь полигон. Заранее, часа за полтора до предполагаемого времени пуска мы вышли из офицерского общежития, чтобы посмотреть на пуск Р-16, чтобы успеть, не торопясь, выйти за пределы строений жилой второй площадки, где в открытой степи можно было посмотреть пуск ракеты.
Проходя мимо пожарного депо площадки № 2, расположенного рядом с нашим офицерским общежитием, мы увидели, как с работающими сиренами по направлению к развилке дорог, ведущей на 31-ю и 41-ю площадки, из него выехали две пожарные машины нашей части. Расспросить дежурного по пожарной команде о причине экстренного вызова для нас не составило труда. Со всех площадок (их было всего несколько на тот период на полигоне) туда были переброшены все пожарные машины полигона для тушения гигантского пожара на 41-й площадке. Их усилиями в конечном итоге пожар удалось погасить, очевидно, еще и потому, что процесс горения сам по себе и закончился - больше гореть было нечему.
Часть обожженного и отравленного газами боевого расчета еще жила некоторое время, испытывая страшные мучения, часть людей увезли в гарнизонный госпиталь на жилую площадку 10. В госпитале часть пострадавших в катастрофе буквально выходили, дав вторую жизнь. Часть пострадавших гражданских специалистов, спустя какое-то время, отправили самолетами на долечивание в г. Днепропетровск.
Чудом остался в живых М. Янгель. Он ушел со старта всего за несколько минут до начала катастрофы, чтобы перекурить в отведенном месте в стороне от старта. А всего погибло в той катастрофе 123 человека, с учетом не выживших в госпитале и больницах. Еще 50 человек получило тяжелые ожоги и увечья. Начальник полигона полковник Константин Герчик с трудом выкарабкался, получив тяжелое отравление и ожоги, особенно кистей рук, вынужденно нося перчатки даже летом, в дикую жару, доходящую в июле до 47–50 градусов в тени.
Н. Хрущев, потрясенный масштабом трагедии, выслушав доклад председателя Госкомиссии Леонида Брежнева о причинах катастрофы, обращаясь к М. Янгелю, не сумев сдержать эмоций, спросил у него: "А Вы почему остались в живых?" М. Янгель, как очень эмоциональный человек, всю жизнь нес на себе крест вины этой катастрофы. С большим трудом ближайшие соратники убедили М. Янгеля в том, что у крупного руководителя такой по жизни крест - быть за все в ответе.
Этой катастрофой была заложена длинная цепь его инфарктов, пятый и последний из которых забрал его жизнь в его день рождения. А тогда в средствах СМИ появилось сообщение о том, что маршал Неделин трагически погиб в авиакатастрофе. Родным и близким погибших рекомендовано было ссылаться на их гибель в авиакатастрофе. Такие вот были времена. На полигоне Тюра-Там сразу отреагировали на эту катастрофу, введя почти драконовские меры техники безопасности при испытаниях ракетно-космической техники, и все мы на первых порах как-то оправдывали их введение. Даже, несмотря на то, что они были чрезмерны и сильно мешали испытаниям. Но октябрь на полигоне продолжал приносить горе испытателям и их семьям. Ровно через три года, день в день, на 71-й площадке на шахтной ракетной установке возник пожар в лифте шахты Р-9, который унес жизнь семи испытателей. В Солдатском парке города Байконур появилась вторая братская могила. В первой, самой большой, лежат два брата Осташовы. Первый брат, погибший в этой катастрофе, подполковник Евгений Осташов, был начальником 1-го научно-испытательного управления (по тематике С. Королева). Что-то его привело в этот день на стартовую 41-ю площадку, испытания на которой вело 2-е испытательное военное управление и КБ М. Янгеля. Второй из братьев Осташовых, Аркадий, был начальником отдела испытаний ОКБ-1 С. Королева. Он трогательно заботился о нас, военных испытателях, когда это ему представлялось возможным. И всегда защищал нас, военных испытателей, даже если мы ошибались. Он успешно работал в ОКБ-1 и скончался в конце ХХ века. В его завещании было написано - "...Прошу похоронить меня рядом с братом". Какое-то время на полигоне этот день был объявлен нерабочим, но потом он вновь стал обыкновенным днем. Но для нас, свидетелей этой трагедии, этот день всегда в памяти, и этот материал написан, как дань памяти безвременно ушедших из жизни военным испытателям Байконура и гражданским испытателям из Днепропетровска, отдавших свои жизни во имя укрепления обороноспособности страны, которая тогда называлась Советский Союз. На месте гибели испытателей на 41-й стартовой площадке при посещении космодрома Байконур в 2004 году я увидел установленную стелу розового мрамора со стихами в честь их памяти. Мне запомнилась первая строчка, в которой говорилось (жалею, что не записал текста), что ..."Мы собрали ваши души". Я был в 2005 и в марте 2010 годов на мемориале погибших на 41-й стартовой площадке в той страшной катастрофе. Мемориал был переустановлен силами офицеров-испытателей 1-го военного Испытательного Центра Байконура под руководством полковника (впоследствии генерала) Владимира Томчука и представителями КБ "Южное" и ПО "Южный машиностроительный завод" на место их гибели - на то место, где и стоял стартовый стол на 41-й стартовой площадке. Насколько я знаю со слов ветерана Байконура полковника Владимира Лысикова, много работавшего в архивах МО России в г. Подольске, что Указом президента Российской федерации в 1998 году все погибшие в той страшной катастрофе граждане России, были награждены орденами Мужества. Остались не награжденными 17 человек, в основном это граждане Украины. Было бы справедливым и милосердным актом, если бы президент Украины Виктор Янукович рассмотрел вопрос об их посмертном награждении. Я, как и мой товарищ из России Владимир Лысиков, как и другие наши коллеги, готовы принять самое деятельное участие в благородном деле увековечения памяти погибших 24 октября 1960 года на 41-й площадке космодрома Байконур украинских граждан.
В Музее космонавтики в Киевском политехническом университете (ректор - Михаил Захарович Згуровский) установлен памятный стенд в честь погибших в той катастрофе испытателей-ракетчиков, установлены вазы, в которых стоят живые цветы, принесенные родственниками погибших в той страшной катастрофе. Ветераны космодрома Байконур в г. Киеве и всех городов Украины и России, объединенных в клубы "Байконур", низко склоняют голову перед ушедшими от нас товарищами по профессии.

Пожар на 51-й стартовой площадке

Космическая техника, несмотря на ее совершенство, все-таки способна к отказам, как по чисто техническим причинам, так и в результате влияния так называемого человеческого фактора. Что непременно может и, к счастью, крайне редко, но приводит к авариям и катастрофам. Но бывает и так, что сама техника, без вмешательства человека в контур ее управления, способна преподносить зловещие сюрпризы, что дало право испытателям космической техники называть ее аварийные и катастрофические проявления "нечистой космической силой".

Короткое замыкание

Наши общие с американцами ракетные учителя немцы передали нам это название - "площадка", т. е. место или участок местности, где были расположены здания и сооружения с аппаратурой и системами для подготовки и пуска ракеты вместе со специальным столом или стартово-пусковым устройством, (или технической позицией, например), на котором устанавливалась ракета. И американцы использовали название "площадка", которое также прижилось и в США. Первые пуски астронавтов в США проводили, например, с 19-й стартовой площадки при личном участии Вернера фон Брауна. Площадки могли быть техническими, стартовыми, заправочными, жилыми и другими сооружениями на большой или малой площади. Это обстоятельство позволяло провести их нумерацию и исключить возможную путаницу в их месте расположения и предназначения.
Осенью 1961 года в подстартовом сооружении 51-й площадки полигона Тюра-Там случился пожар во время проведения электрических испытаний боевой межконтинентальной ракеты 8К75. Причиной пожара было короткое замыкание в кабеле одной из специальных технических стартовых систем. Тепловоз с платформой прикрытия и установщиком ракеты находился неподалеку, в метрах 30 от ракеты. На тепловозе было два машиниста - солдат срочной службы, окончивший железнодорожный техникум, и опытнейший гражданский машинист, который, к сожалению, первым из машинистов тепловоза испугался начавшегося пожара на старте с установленной на нем ракетой и начал без команды руководителя испытаний медленно уводить тепловоз с установщиком и платформой прикрытия подальше от загоревшегося старта. Начальник нашей испытательной группы ракетоносителя майор Владимир Подставко, имевший повреждение дисков позвоночника, полученное им при совершении в военной молодости парашютных прыжков, буквально помчался за тепловозом, сумел догнать набиравший ход тепловоз, влез в кабину машиниста и вразумил его всеми известными способами. Вы их можете представить себе сами.
Тепловоз остановился, и затем по команде Подставко машинист подвел установщик к пусковому столу, и боевой расчет успел снять ракету с пускового стола, уложив ее на ложементы установщика в горизонтальное положение. Затем тепловоз с ракетой отъехал от горящего старта на безопасное расстояние. Пожар погасили члены боевого расчета, включив штатную систему пожаротушения на старте и используя прибывшую по вызову пожарную машину.
Просто повезло, что отделались сравнительно легко, потеряв часть наземной кабельной сети и аппаратуры подготовки и пуска. Во время тушения пожара все номера боевого расчета, как люди, не занятые непосредственно снятием ракеты со спускового стола, получили от Подставко команду покинуть стартовую позицию. От возникшей опасности убегали и очень быстро все, кто имел на это право. Людские жертвы и ненужные проявления героизма никому не были нужны. Разве что наш бортжурналист, старший лейтенант Александр Суханов, фиксирующий в специальном журнале проводимые операции, и фамилии тех, кто их проводил, от полученного стресса во время пожара сразу не сообразил, что нужно расстегнуть подбородочный ремешок шлемофона, чтобы получить возможность покинуть старт. Шнур шлемофона был длиной около 10 м и вторым своим концом через разъем соединялся намертво со связной колодкой, установленной стационарно на старте. Суханов, наконец, сообразил, что ему по команде Подставко следует немедленно покинуть старт, бросается бежать и выбегает тем самым на длину шнура, тот его дергает, и Суханов падает на землю. Так было три раза, пока мозг бортжурналиста сумел выдать команду рукам расстегнуть ремешок. Я стоял рядом и видел эту картину во всех деталях.
На 51-й площадке был и второй пожар, произошедший сразу же после проведения заправки кислородом ракеты Р-9 с последующим сливом кислорода из двух ее баков 1-й и 2-й ступеней, с последующим снятием ракеты с пускового стола и транспортировки ее в монтажно-испытательный зал второй площадки, согласно программе испытаний. Концентрация паров кислорода, заполнивших проходной канал от хранилища кислорода до подстартового сооружения, оказалась настолько высокой, что через пару часов, после того, как боевой расчет ракеты убыл с 51-й площадки, от зажженной спички одного из трех недисциплинированных дежурных связистов при курении в неустановленном месте, кислород вспыхнул в проходном канале. Пропитавшаяся парами кислорода одежда на солдатах вспыхнула мгновенно, и связисты сгорели в этом адском пламени.
После этого пожара вышестоящие командиры и члены аварийной комиссии осмотрели помещение пультовой подготовки и пуска ракеты 8К75, как и другие сооружения на 51-й стартовой позиции. Аппаратура, смонтированная в помещении пультовой подготовки и пуска ракеты, сгорела частично, и лишь там, где концентрация кислорода была, очевидно, максимальной. Стойка пульта подготовки и пуска сгорела практически полностью - многие видели, как варят сталь в конверторе, в который подается кислород, хотя бы наблюдая этот процесс по телевизору. А от нее осталась только ее верхняя часть с продолжающими работать, как ни в чем не бывало, авиационными часами (скорее всего, что в месте расположения часов концентрация кислорода была минимальной). Полностью выгорели релейные шкафы, а почти рядом стоящий с ними стул с висящей на его спинке меховой курткой начальника отдела 1-го управления майора Владимира Патрушева, где концентрация кислорода была минимальной, остался совершенно целым, как и куртка.
Больше всего был неприятен запах сгоревшего металла - он был неприятен до тошноты и появившейся у всех сильной головной боли.

Взрыв первого транспортного корабля "Союз" на 31-й площадке

Первый летный образец корабля "Союз" под номером 1 был изготовлен к маю 1966 года. По плану он должен был пройти испытания на контрольно-испытательной станции в ОКБ-1 в течение тридцати суток. Но созданный "Союз" имел столько замечаний и недоработок, что процесс его испытаний растянулся на целых четыре месяца! Число выявленных замечаний к августу 1966 года перевалило за 2000! Следует еще раз отметить, что спешка в космической гонке заставляла смежников идти на облегченные испытания систем и агрегатов на экспериментальных установках и комплексных стендах с надеждой доработать приборы и агрегаты во время испытаний на космодроме Байконур.

"Союзный" аврал

Завод экспериментального машиностроения ОКБ-1 работал по изготовлению двух пар транспортных космических кораблей "Союз" весь 1966 год в авральном режиме. С сентября по декабрь 1966 года включительно на Байконур были отправлены две пары "Союзов" для их испытаний на технической позиции, подготовке и их пуску. Почему парные пуски? Два корабля в летный период их испытаний должны были найти в космосе друг друга, состыковаться, образовав тем самым единый космический комплекс на околоземной орбите. Таким образом, моделировалась постоянно действующая ситуация в космосе, знакомая нам теперь, как элементарный полет транспортного корабля "Союз" к долговременной орбитальной станции и стыковки с нею.
Так угодно было провидению или, не знаю, как это явление называется, распорядиться моей испытательной судьбой, что мне пришлось начинать испытания "Союзов" на 31-й площадке с нуля в качестве руководителя испытаний бортовых телеметрических систем космических кораблей от 48-й ОИИЧ. Испытания первого "Союза" шли трудно еще и потому, что не была отлажена "земля" - наземная испытательная аппаратура. Все та же элементарная спешка была тому виной из-за дефицита времени, когда США все больше и больше уходили в отрыв от нас, оставляя СССР позади себя.
В начале декабря 1966 года первый "Союз" заканчивал последние испытания и прошел успешно все этапы подготовки к его пуску. Также успешно прошел и процесс заправки "Союза" сжатыми газами и компонентами топлива на заправочной станции 31-й площадки, как и прохождение барокамеры, стыковки с ракетоносителем, знаменитой королевской "семеркой", и процесс вывоза ракетно-космической системы на 31-ю стартовую позицию.
Два решающих дня испытаний ракетно-космической системы на старте и определяют момент ракетно-космической истины в виде пуска ракеты и вывода космического корабля на заданную орбиту. Первый пуск нового транспортного корабля "Союз" проводился в строгом соответствии с принятой в мировой космонавтике классики испытаний пилотируемых транспортных кораблей - в беспилотном варианте.

"Ключ на старт!"

Наступило 14 декабря 1966 года, как день пуска нового многоместного транспортного космического корабля "Союз-1". Сильный мороз усложнял проведение работ. Начальник 1-го научно- испытательного управления полковник Анатолий Кириллов, находясь в подземном пусковом бункере 31-й стартовой площадки, уже начал проведение необратимых пусковых операций. По команде "Зажигание" не прошла исполнительная команда на срабатывание одного из пирозажигательных устройств, установленного в одном из боковых ракетном блоке, дающего начальный огневой импульс. Это было одно из устройств, похожее, если очень грубо, на бытовую электрозажигалку для поджига газа в бытовой газовой плите.
Как и было предусмотрено в таких случаях, автоматика системы управления ракеты "родила" команду "АВДУ" - аварийное выключение двигательных установок. И двигатели всех ракетных блоков были выключены, а процесс пуска ракеты был остановлен. После схемного анализа сложившейся ситуации "стреляющий", т. е. управляющий процессом подготовки и пуска ракетно-космической системы, Кириллов дает команду стартовикам - выдвинуть из специальной ниши кабину обслуживания, и специалистам по двигательным установкам - осмотреть двигательные установки, устранить причину выявленного отказа с тем, чтобы выйти на вторую попытку запуска ракетно-космической системы. Все, не занятые в проведении операции осмотра двигательных установок, воспользовались объявленной задержкой пуска, и вышли из бункера после многочасового пребывания в нем.
Впервые на ракете была установлена система аварийного спасения космического корабля, "срабатывающая" при возникновении аварии ракеты на стартовой позиции в процессе ее подготовки и пуска. Например, в случае, если ракета вместе с космическим кораблем отклонилась бы от вертикального положения больше чем на 12 градусов, что означало начало реального падения ракеты на стартовой позиции. В этом случае происходил бы запуск пороховых ракетных двигателей системы аварийного спасения (САС), установленных на верхней части головного обтекателя ракеты. Силой тяги двигателей САС отрывает транспортный космический корабль от ракеты с находящимися в нем космонавтами, и за счет работы двигателей САС корабль с космонавтами поднимается вверх и в сторону от старта на безопасную высоту. Затем вводится парашютная система, на которой и происходит плавный спуск корабля на Землю. При этом не учли, что ранее, для аварийного запуска двигателей системы САС были предусмотрены аварийные контакты на командных приборах системы управления ракеты, которые должны были бы быть блокированы от замыкания, если случится, например, аварийное выключение маршевых и рулевых двигателей ракетоносителя, в результате какой-либо неисправности, еще на стартовой позиции. В этом случае при блокировке аварийных контактов запуска двигателей САС не произойдет.
Но введение этой блокировки электрической схемой ракеты не было предусмотрено - "проморгали" этот вариант образования цепей запуска двигателей САС конструкторы и испытатели. В порядке небольшого разъяснения, чтобы можно было любому читателю понять сложившуюся ситуацию. Вращающиеся на огромной скорости роторы гироскопов, как командных приборов системы управления ракеты, по логике своей работы "привязаны" к неподвижным (для них) звездам. И если во время полета ракеты ее угловые отклонения превышают расчетные, то замыкается контакт, образуя цепь запуска автоматики ракеты на запуск системы аварийного выключения ее двигательных установок с последующим в расчетное время запуском пороховых ракетных двигателей САС, чтобы спасти космонавтов от падения вместе с ракетой на Землю.
Пока шел схемный анализ причин непрохождения команды "Зажигание" и принималось решение, что же делать дальше, прошло около 40 минут. Этот отрезок времени был равен тому времени, которое занимает инерционный выбег роторов обесточенных гироскопов (как у детской юлы, например, когда она теряет скорость вращения и падает на бок). Остановивший свой выбег ротор, поскольку он уже потерял скорость вращения, должен был упасть (и он упал) и тем самым замкнуть контакт аварийного запуска двигателей САС. Контакт после остановки ротора и его падения замкнулся, образовав тем самым цепь запуска двигателей САС.
Произошла имитация превышения угловых отклонений ракеты от заданных, хотя она стояла вертикально в стартовом сооружении. Двигатели САС запустились огненно-красной вспышкой. Силой своей тяги при отрыве спускаемого аппарата от приборно-агрегатного отсека транспортного корабля "Союз-1" были разорваны трубопроводы жидкостной системы терморегулирования транспортного корабля "Союз-1", внутри которых циркулировал теплоноситель, который загорелся от факела двигателей САС. Горел он лучше, чем бензин. Горящая жидкость пролилась на оставшуюся после отрыва корабля "Союз-1" от ракеты систему двигателей причаливания и ориентации, в том числе и на бак с нарушенной герметичностью, полный перекиси водорода высокой концентрации, на которой и работают эти двигатели причаливания и ориентации.
Огонь мгновенно усилился и с верхушки ракеты перебросился на заправленные компонентами топлива ракетные блоки стоящей на старте ракеты. Космический корабль "Союз-1", как и было ему положено в таких случаях, за счет работающих двигателей САС поднялся метров на 700 вверх - в сторону, и вскоре над ним раскрылся яркий парашют. На громкий хлопок от запуска пороховых двигателей среагировали все, и, в первую очередь, Кириллов, увидевший появившееся пламя в перископ.
И тут же по громкой связи Кириллов подает команду: "Всем срочно в бункер"! Верх ракеты уже вовсю полыхал пламенем. Когда все каким-то чудом успели скатиться по лестнице на десятки метров вниз в пусковой бункер, раздался взрыв 300-тонной ракеты, в которой на топливо приходится 90% ее массы. Бункер ощутимо качнуло.
Старт тем временем начал гореть. Известно всем, что металл в кислородной среде горит, особенно хорошо в местах его высокой концентрации. Особенностью 31-й стартовой площадки было то, что буквально рядом со стартом находился подземный кислородный завод, связанный подземными переходами-патернами со стартом. Нетрудно представить себе трагическую ситуацию, если бы горящие кислородно-керосиновые потоки из взорвавшихся баков с керосином и кислородом добрались бы до кислородных хранилищ. Вот почему Кириллов, только что приказавший всем укрыться в защищенном подземном бункере, после взрыва ракеты на старте, приказывает по громкой связи всему боевому расчету пуска немедленно покинуть стартовую позицию. А сам, как командир корабля, остался в бункере, как на мостике корабля. Очень быстро он оценил возможное развитие аварийное ситуации, которая легко бы могла перейти в катастрофу.

Космический адреналин

Десятки метров лестничных маршей, ведущих наверх, нами были преодолены со спринтерской скоростью. Выбежали на поверхность и по кратчайшей линии стали убегать подальше от старта. Многие из нас до сих пор удивляются, как им удалось перепрыгнуть (кому позволял возраст) двухметровой высоты колючую изгородь, почти не порвав одежды, а остальные спасались с такой скоростью, что прорвали массой своего тела колючую изгородь. Учтем, что высота два метра была нормативом в то время для присвоения звания мастера спорта спортсмену по прыжкам в высоту. Удивительно, но никто из людей, преодолевших проволочное заграждение, не получил даже серьезной царапины. Разве что был изорван верх меховых курток и брюк, пошитых из так называемой "чертовой кожи". Развитие этих аварийных событий было неожиданно для всех номеров боевого расчета подготовки и пуска, хотя мы его подспудно ожидали каждое мгновение.
Мы потом шутили, что получилась картина (вспомните картину Константина Маковского "Дети, бегущие от грозы"): "Испытатель, бегущий от взрыва ракеты". Спас всех котлован стартового сооружения с огневым проемом для приема раскаленных газов от работающих ракетных двигателей 45-метровой глубины, придав взрыву около 270 т кислорода и керосина строго направленный характер вперед - вверх и равномерно в каждую сторону (по форме котлована). Конструкции стартовых систем и кабина обслуживания очень сильно пострадали от взрыва и пожара и были выведены из строя.
К счастью, огонь до подземных хранилищ кислородного завода не добрался, и второго взрыва не последовало. Мы постояли в морозной степи какое-то время, остыли и даже немного замерзли, собрались с мыслями, перекурили это дело, и теперь уже неспешно двинулись к стартовой позиции. Кто-то вспомнил по дороге, что, согласно приказанию по громкой связи Кириллова, все машины и автобусы, включая и пожарную машину, стали покидать район 31-й стартовой и технической позиций.
Многие из убегающих в степь испытателей увидели боковым зрением, что уже в набравшую ход пожарную машину, на ее подножку, успел запрыгнуть заместитель начальника полигона-космодрома генерал Войтенко. Он в боевом расчете космодрома Байконур тогда отвечал за готовность аварийно-спасательной группы на 31-й стартовой площадке и проведение восстановительных и спасательных работ на старте при возможной аварии ракеты. После взрыва ракеты Войтенко немедленно вернулся на этой же машине на стартовую позицию и успешно руководил действиями аварийно-спасательной группы.
Не знаю только (могу только высказать предположение), что сказал генерал-фронтовик водителю пожарной машины и начальнику пожарного расчета в воинском звании "сержант" после выезда за КПП 31-й площадки. Но что это были не ласковые слова, это уж точно.
Взрыв ракеты искорежил кабину обслуживания и почти все системы старта. Добирались до старта не так быстро, как убегали от возможного взрыва кислородного завода, и уже вернулись на старт через КПП 31-й площадки... Погиб только один человек - офицер испытательного управления, укрывшийся в пристартовом сооружении. От взрыва оно его защитило, а от дыма, в котором он и задохнулся, не имея при себе изолирующего противогаза ИП-46М, нет. Как было принято в те времена, никаких сообщений об этом в СМИ не было.
Вот такое было начало испытаний беспилотных "Союзов". Впереди нас ожидали неудачные запуски "Союзов". До получения положительных результатов пусков "Союзов" была тяжелая пора многомесячных круглосуточных работ длиною в несколько лет. Мы ее прошли ценой испорченных нервов и части своего здоровья. "Союз" теперь успешно (стучим по дереву три раза) летает и в XXI веке.

Июньская трагедия в космосе

Космонавты, летчики и моряки, постоянно сталкивающиеся с проявлением разрушительных сил стихий, и невольно проникаются к ним суеверным уважением. При возвращении на Землю из космоса 30 июня 1971 года погиб экипаж космического корабля "Союз-11" в составе Георгия Добровольского (командир экипажа), Владислава Волкова (бортинженер) и Виктора Пацаева (инженер-испытатель). Экипаж Добровольского имел позывной для радиосвязи с Землей "Янтарь". И в Звездном городке сразу же после этого поползла молва, что их позывные в виде названий полудрагоценных и драгоценных камней могут приносить только несчастье. Судите сами: Владимир Комаров ("Рубин") погиб при посадке в 1967 году. В 1970 году ушел в мир иной Павел Беляев ("Алмаз"), а вслед за ним при посадке "Союза-11" погибли "Янтари". И только космонавт Маленченко в 1994 году рискнул и согласился на позывной "Агат".

Долговременная орбитальная станция (ДОС) "Заря"

Появление в космосе ДОС ждали уже давно и в СССР, и в США, рассматривая их как космические базы, обеспечивающие постоянное место работы человека в космосе. Не сумев создать постоянной базы "Горизонт" на Луне по причинам чисто финансового характера, в первую очередь, США после лунных, инженерно-спортивных полетов вынуждены были перейти к этапу создания национальной ДОС по программе "Скайлэб"–"Небесная лаборатория". От программы полета и высадки экспедиций на Луну у США остались неиспользованными гигантских размеров корпуса ракетных блоков тяжелой ракеты Вернера фон Брауна "Сатурн-1". Их-то и решили прагматичные американцы использовать в качестве переоборудованных в модули и затем собранных в единое целое, как орбитальную станцию, если говорить об этом очень бегло. У американцев была настоящая драма при трех полетах астронавтов на "Скайлэбе", заслуживающая отдельного рассказа.
Сведения о стремлении США создать ДОС дошли и до соответствующих служб СССР. Как по мне, было бы полезно очень кратко напомнить основные вехи создания ДОС в СССР, и что главный конструктор ОКБ-1 Сергей Королев работал над проектом большой орбитальной станции "Звезда", как и генеральный конструктор ОКБ-52 Владимир Челомей работал над созданием ДОС военного назначения "Алмаз". У С. Королева не сложилось с созданием сверхтяжелой ракеты 11А52, известной всему миру, как ракета Н-1. И, следовательно, нечем было выводить на орбиту ДОС "Звезда". Создание станции "Алмаз" также задерживалось. У Челомея, впрочем, как и у его смежников, возникли большие трудности с созданием служебных систем и целевой аппаратуры станции.
А СМИ США уже обнародовали дату запуска своей орбитальной станции - 1972 год. Бывшее ОКБ-1 С. Королева, ставшее называться при новом главном конструкторе Василии Мишине Центральным конструкторским бюро экспериментального машиностроения (ЦКБЭМ), являясь к тому же монополистом в области пилотируемых полетов, по этой причине решило не допустить В. Челомея к ним. Для ЦКБЭМ ОКБ-52 Челомея было главным конкурентом в освоении космоса. К тому же, стремившимся изо всех сил "откусить" свой кусок пирога пилотируемых полетов.
Воспользовавшись отсутствием Василия Мишина (он в это время находился в отпуске) и даже не поставив его в известность о планах перехвата инициативы в создании ДОС у Челомея, его заместители и Константин Феоктистов, бывший одним из главных заводил этой космической авантюры, обратились к тогда всесильному секретарю ЦК КПСС Дмитрию Устинову с предложением - мол, ЦКБЭМ хотело бы создать ДОС своими силами. При этом они избрали тактику - мы никаких денег не просим, и будем использовать на ДОСе служебные системы хорошо себя зарекомендовавшего транспортного корабля "Союз", которые, и установим на уже сделанные Челомеем корпуса ДОСа.
Учли они и то обстоятельство, что Устинов был ярым противником Челомея - между ними давно возникли очень непростые отношения. А у Устинова появилась возможность предстать лишний раз перед Леонидом Брежневым мудрым государственным деятелем, который способен решить важнейшую военно-политическую задачу создания ДОС, практически не расходуя денег. И Брежнев, кстати говоря, прекрасно разбиравшийся в делах ракетно-космической отрасли, одобрил это предложение. Уже 9 февраля 1970 года выходит Постановление ЦК КПСС и Совмина СССР по разработке комплекса ДОС, где ЦКБЭМ выступала ведущей организацией. Определился и окончательный срок запуска ДОС - 15 марта 1971 года.
Но только 3 марта 1971 года огромная орбитальная станция прибыла для проведения электрических испытаний на вторую, техническую позицию космодрома Байконур. На светлом корпусе станции ярко-алыми большими буквами было нанесено ее название - "Заря" (и на головном обтекателе также, но белой краской). И только спустя 40 суток, мы закончили испытания "Зари" и отправили ее с разгонным блоком 11С824 (блок "Д") для стыковки с ракетоносителем "Протон" на 92-ю площадку.
Срок запуска в космос ДОС 17К или "Зари" был назначен на 19 апреля 1971 года. Однако и здесь без большой политики не обошлось. Партийное руководство СССР, с учетом того, что КНР уже запустило в 1970 году свой первый спутник с таким же названием - "Заря", предложило изменить название ДОСа. Сложившиеся на тот период времени отношения между СССР и КНР носили, мягко говоря, очень напряженный характер и, очевидно, вызывать дальнейшие осложнения с КНР не хотелось, и в том числе из-за одинакового названия космических аппаратов в двух странах. Сошлись во мнении, что название "Салют" будет ничем не хуже, чем "Заря". Так "Заря" родила "Салюты" (по седьмой включительно). Именно под этим именем уходили ДОСы в космос.
Кстати, 95-я площадка (точнее, это был целый комплекс площадок), где и проводилась окончательная подготовка перед пуском ракетно-космических комплексов, является на космодроме единственной, где менялись и названия ракет. Тяжелая ракета "Протон" имела первоначальное название "Геркулес", и такое название на ее борту в 1964 году читал Никита Хрущев при посещении им Байконура. Затем, после запуска тяжелого спутника с научной аппаратурой "Протон", его имя перешло к ракете. Чем уж не понравилось (и, главное, кому) такое точное и меткое название ракеты, как "Геркулес"? Не из-за аналога же названия пищевого продукта с таким же именем, как у ракеты, надеюсь, это случилось?

Подготовка экипажей

6 мая 1970 года руководство ВВС и ЦКБЭМ согласовали один из самых сложных вопросов - поименный состав четырех экипажей для полетов на ДОС. Согласовать это, означало, что каждая из сторон, ВВС и ЦКБЭМ, сумели отстоять своих кандидатов на полет, военных и гражданских, порвав свои и чужие нервы в клочья и основательно подпортив отношения между собой. В том же месяце на заседании ВПК при Совмине СССР после недолгого обсуждения кандидатур они были утверждены. ВВС дало всех командиров экипажей - Георгия Шонина, Алексея Леонова, Владимира Шаталова, Георгия Добровольского и инженера-испытателя Анатолия Воронова. "Гражданские" в лице ЦКБЭМ - Алексея Елисеева, Николая Рукавишникова, Валерия Кубасова, Владислава Волкова, Виктора Пацаева, Виталия Севастьянова. Ракетные войска дали (на то время) единственного своего представителя - военного представителя заказчика (читай МО СССР) инженера-капитана Петра Колодина. Воронов и Колодин были космонавты из второго набора, среди которых находился и мой хороший товарищ по началу военной службы в 1959 году в г. Тюмени, как и я, военный моряк в прошлом, Владислав Гуляев. И встречу с частью из них, во главе с В. Гуляевым, мы очень весело, в силу своей молодости и приязни друг к другу, отметили у меня дома в Байконуре.
Подготовка экипажей велась напряженно и строго контролировалась начальством ВВС. Случилось так, что Георгий Шонин пропустил тренировку, и это стало известно многим лицам, в том числе и Н. Каманину. Поэтому пропуск важной тренировки Г. Шониным, как говорится в таких случаях, по неуважительной причине (у спортсменов она называется "нарушением тренировочного режима"), привел к тому, что помощник Главкома ВВС по подготовке космонавтов генерал Николай Каманин занялся расследованием инцидента лично. Лучше бы этого он не делал - выяснилось, что такие случаи, когда Шонин проявлял подобного рода недисциплинированность, были не единичны. Каманин навсегда потерял покой. Ведь он считал, что все его требования и указания космонавты всегда выполняли от "А" до "Я". И его рука натянула узду управления космонавтами до предела, который в среде космонавтов носил название "спаси меня, мама дорогая". Каманин отстраняет Шонина от подготовки к полету. С этого момента в экипажах, в связи с этим, произошли перестановки в составах, и сформировался новый экипаж: вместо В. Шаталова, В. Волкова и В. Пацаева - Г. Добровольский, В. Волков, В. Пацаев.
Первыми сделали попытку состыковаться со станцией "Салют", запушенной ракетой "Протон" 19 апреля 1971 года, члены экипажа Шаталова на транспортном корабле "Союз-10". Но на расстоянии 90 мм от "Салюта" "Союз-10" остановился после его стыковки и механического стягивании со станцией ввиду неисправности стыковочного устройства. Попробовали было, путем подачи соответствующих команд по командной радиолинии расстыковать их. Но команда на расстыковку корабля и станции не проходила.
Следует сказать, что "Союз-10" являлся активным, т. е. маневрирующим кораблем во время стыковки. Он имел штангу (у ракетчиков это был так называемый "папа"), которая вводилась в приемную воронку "Салюта" ("мамы"). А затем происходил процесс их жесткого стягивания для создания механической прочности. Несмотря на подаваемые команды разделения корабля и станции, "мама" не отпускала "папу". Так они и летали какое-то время.
Да, они могли аварийно разделиться, когда поданная с Земли команда на подрыв штанги "Союза-10" освобождала бы из плена "Союз-10", но выводила при этом из строя стыковочное устройство станции. Больше бы никто с ней не состыковался - некуда было бы вводить штангу стыковочного узла. Но спасли станцию два ракетчика: один из разработчиков стыковочного узла Всеволод Живоглотов (на Земле) и Н. Рукавишников (на борту "Союз-10"), поставивший по указанию Живоглотова перемычку на нужные штыри электрического разъема блока электроники. После чего команда на расстыковку корабля и станции прошла, как по маслу. И тем самым они освободили "Союз-10" из плена. Теперь на станцию "Салют" готовился лететь экипаж Алексея Леонова.

Полынь, как средство отстранения экипажа от полета в космос

На разборе полетов "Союза-10" к "Салюту" Советом главных конструкторов было установлено, что во время стыковки произошла поломка стыковочного устройства "Союза-10" и его требуется доработать. Доработали. 20 мая 1971 года экипажи Леонова (с ним летели Кубасов и Колодин) и Добровольского (Волков и Пацаев), а также Губарева (Севастьянов и Воронов) приступили к непосредственной подготовке. 28 мая экипажи Леонова и Добровольского прилетели на Байконур. Подготовка экипажей и техники шла планово. Однако, 3 июня 1971 года на контрольном медицинском обследовании экипажа Леонова было выявлено при просмотре рентгеновского снимка легких В. Кубасова затемнение в правом легком величиной с куриное яйцо. Характер затемнения при повторном просмотре говорил врачам, что это и есть начальная стадия туберкулеза. Учтем психологию врача - было лучше "перебдеть", чем "недобдеть" - есть такое шутливое, но очень точное по психологическому смыслу выражение у военных. Вывод последовал тут же - Кубасову лететь в космос нельзя ни в коем случае.
Существовало правило: если кто-то из членов экипажа заболеет в период подготовки в Звездном городке, то его заменяют другим космонавтом. Если же это случится на космодроме, то заменяется весь экипаж, ибо новый член экипажа может быть психологически несовместимым с другими членами экипажа. Каманин предложил заменить Кубасова Волковым из экипажа Добровольского. Мишин же настаивал на замене экипажей. Руководство ВВС и ЦКБЭМ не нашли в параде амбиций своих ведомств горбачевского любимого слова - "консенсус". Каждый может представить себе психологическое состояние руководства и космонавтов в тот момент - сплошные, "вдрызг" измочаленные нервы и проявления непомерных амбиций, начиная с руководства (в духе "кто тут главнее", ВВС или ЦКБЭМ). Леонов, по словам корреспондента "Комсомольской правды" Ярослава Голованова, "рвал и метал" и Кубасов, ни в чем не виноватый, был им по факту в глазах у всех, и, особенно, у Леонова и Колодина. Голованов рассказывал, что ночью в гостиницу "Космонавт" пришел под хорошим хмельком Колодин, который увидел Голованова и обратился к нему: "Слава, пойми, я уже никогда не полечу в космос". Так оно и случилось.
Леонов не смирился с создавшимся положением и все-таки уговорил начальство ВВС в лице Н. Каманина, что он берет на себя всю ответственность за включение в состав экипажа Волкова. Но Волков в резкой форме заявил, что если менять, то весь экипаж. Так и сделали. А на деле оказалось, что судьба Леонова сохранила ему жизнь еще раз после его выхода в космос 18 марта 1965 года, во время которого он должен был погибнуть не менее семи раз.
Но и тогда и сейчас ангел-хранитель и чистая космическая сила были на стороне Леонова. 4 июня 1971 года ракетно-космическая система - ракета "Союз" и космический корабль "Союз-11" вывозятся на стартовую позицию. У меня сохранились снимки митингов, на которых видно различное положение основных и дублирующих экипажей - они дважды менялись местами в строю космонавтов во время митинга на стартовой площадке № 1, в зависимости от того, кто является основным экипажем, а кто дублирующим. Вечером же 4 июня 1971 года прилетели врачи-специалисты из ЦВНИАГ (центральный военный научно-исследовательский авиационный госпиталь) и подтвердили ранее поставленный Кубасову диагноз заболевания.
Ни в коем случае нельзя было сказать, что у этих специалистов была низкая квалификация. Вовсе нет. Но никто из них не стал рисковать своей репутацией, беря под сомнение уже поставленный диагноз, подтвержденный рентгеновским снимком с хорошо видимым затемнением в части легкого В. Кубасова. Теперь в космос должен был лететь другой экипаж - Георгия Добровольского. И 6 июня 1971 года в космос на "Союзе-11" полетели космонавты экипажа Добровольского. Они тихо радовались своему полету в космос, как неожиданно выпавшему раз в жизни крупному выигрышу. Но в то же время они не успели в полной мере психологически настроиться на полет и чувствовали себя, как бы виновными, что они не по своей воле, но все же отобрали право на полет у экипажа Леонова.
Такое психологическое состояние моряки называют "враздрай". В этом случае винты корабля вращаются в разные стороны и он, образно говоря, крутится на одном месте (моряки говорят "на пятке"), не двигаясь вперед. И снимок, сделанный на предполетной пресс-конференции, точно отображает психологическое состояние космонавтов - Кубасова на ней не было. Спустя всего несколько дней после старта в космос экипажа Добровольского, прилетевшие из Москвы врачи Центрального военного научно-исследовательского авиационного госпиталя (ЦВНИАГ), продолжившие установления точного диагноза заболевания Кубасова, установили, что цветущая на Байконуре в это время года полынь спровоцировала аллергическую реакцию организма Кубасова в виде затемнения правого легкого. Жизнь - действительно сложная штука.

Гибель экипажа

7 июня 1971 года "Союз-11" состыковался с "Салютом". Экипаж перешел на борт станции, сразу же включив освещение и систему регенерации воздуха. Запах гари от двух перегоревших электродвигателей вентиляторов (они были сведены в группы) был стойким и неприятным. Поэтому экипаж первую ночь провел в корабле "Союз-11". Вентиляторы на станции являются обязательным средством для перемешивания воздуха. Тем самым предотвращается образование застойных зон, например, из отработанного воздуха и состоящих в большей степени из углекислого газа. Что бывает с человеком, надышавшимся, например, угарным газом, знает почти каждый.
Первый экипаж на станции постепенно набирался опыта работы на ней и "притерся" к обстановке полета в большой орбитальной станции. Но 16 июня Волков, постоянно проявляющий инициативу, даже в обход командира экипажа Г. Добровольского, доложил взволнованным (пусть каждый из читателей представит себе степень взволнованности и громкость голоса) голосом в центр управления полетами, что у них на борту пожар. Космонавт Шаталов, входивший в группу поддержки и находившийся на связи, слышал переговоры Волкова (а должен был это делать только командир экипажа в особо важных случаях) с дежурным оператором.
Оператор переспросил у Волкова о состоянии обстановки. Тогда Волков, не сдержав эмоций, на добротном русском мате объяснил ему обстановку. Тот сразу же все понял. Пожар в космосе - что может быть хуже этого в замкнутом пространстве без вероятной возможности выхода из него? Пожарную машину в космос ведь не вызовешь. А найти место возгорания под панелями, закрывающими аппаратуру, весьма затруднительно, если сказать мягко. В этом случае, согласно инструкции, экипаж должен покинуть станцию и, перейдя в корабль "Союз-11", достать огромной толщины инструкцию и найти в ней раздел порядка действий в этих обстоятельствах и строго действовать по ней. Это был очень толстый том, не то, что несколько листочков такой же полетной инструкции Юрия Гагарина, которые можно было выучить наизусть.
Тем временем в ЦУПе сумели разобраться, что же загорелось в результате короткого замыкания. Это горел "ПУНА" - пульт управления научной аппаратурой. Его обесточили, перейдя на электроснабжение по рекомендациям Земли на второй знергоконтур. Пожар прекратился. Затем экипаж включил фильтры очистки воздуха. А Волков в корабле продолжал торопить персонал ЦУПа с тем, чтобы скорее сообщили им номера нужных страниц инструкции - это был уже зуд действия. Наконец-то не выдержал сдержанный и спокойный командир экипажа Добровольский, взявший на себя ведение переговоров с Землей. Что он сказал Волкову, а каждый может выбрать для себя подходящий вариант и об этом можно догадаться с первого раза. ЦУП сообщил Добровольскому, что опасность пожара в целом миновала, а ПУНА - отключен. Добровольский в ответ доложил, что экипаж готов к продолжению полета и его морально-психологическое состояние хорошее. Этот доклад командира устраивал центр управление и экипаж. В противном случае вся программа полета летела под космический откос. Работу на станции экипаж продолжил. Сильная эмоциональная нагрузка и тот фактор, что у космонавтов не хватало времени на занятие физкультурой, вызывал у врачей серьезные опасения за состояние здоровья космонавтов. Что и привело к сокращению срока полета на сутки. Сутки в космосе - это очень много.
26 июня 1971 года экипаж станции "Салют" прекратил проведение экспериментов и начал консервацию станции. Вечером 29 июня космонавты заняли свои кресла в "Союзе-11" и закрыли за собой люк корабля. Но на транспаранте (миниатюрном табло с единичной, как правило, надписью) пульта космонавтов загорелась надпись: "Люк открыт". А это означало, что люк, несмотря на то, что он, казалось бы, был закрыт, на самом деле герметично не закрылся, неплотно прилегая к своему посадочному месту. А это неминуемая смерть - в вакууме кровь вскипит, как это бывает при кессонной болезни у водолаза.
Волков почти закричал (закричишь поневоле в такой обстановке): "Люк негерметичен, что делать. Что делать?" Руководитель ЦУПа Алексей Елисеев спокойным голосом успокоил всех: "Не волнуйтесь. Сперва откройте люк, выберите штурвал влево до отказа, закройте люк и поверните штурвал вправо на 6,5 оборотов". Но и эта проведенная операция результата не дала, и транспарант, как миниатюрное световое табло, "Люк открыт" горел тревожным красным светом. А экипаж Добровольского был без скафандров, и он ушел в полет в комбинезонах и летных пилотках. Тогда была такая уверенность у руководства полетами и ЦКБЭМ, да и у всех остальных, что негерметичности в "Союзе" быть не может. На обрезе люка стоит контактный датчик - если люк закрылся, то тем самым он и "утопил" штырь датчика, замыкающего (или размыкающего) контакты, сигнализирующие о закрытии или открытии люка.
На Земле после анализа этой ситуации сложилось мнение, что мол, датчик "барахлит". Как телеметрист, я могу сказать, что так бывало во время испытаний на технической позиции, причем не один и не два раза. Бывали случаи, что датчики выходили из строя и показывали, что называется "цену на дрова". Оператор и передал на борт предложение Центра управления полетами подложить кусочек изоляции под концевой контакт датчика. Так делали и на Земле во время испытаний, когда датчик "барахлил". Добровольский выполнил это указание. Люк закрыли вновь, и злополучный транспарант погас.
По указанию ЦУПа экипаж сбросом давления в бытовом отсеке проверил герметичность спускаемого корабля. Герметичность оказалось в норме. В 21 час. 25 мин. московского времени 29 июня корабль отошел от станции. По указанию ЦУПа Добровольский подвел корабль к станции и Пацаев ее сфотографировал - испытатели и космонавты в таких случаях говорят, что провели документирование положения и состояния объекта (станции, в данном случае). В 01 час. 35 мин. 30 июня 1971 года был включен тормозной двигатель, и "Союз-11" начал процесс схода с орбиты, устремившись к Земле. ЦУП ждет доклада с борта "Союза-11", что разделение отсеков "Союза-11" произошло. А доклада нет да нет, что сразу же внесло нервозность в напряженную атмосферу ЦУПа. Подключенными к поиску спускающегося "Союза-11" средствами ПВО, он был обнаружен, и в дальнейшем его приземление отслеживалось всеми средствами.
Но экипаж даже после прохождения плотных слоев атмосферы, когда вновь стала возможной связь, продолжал молчать. Незадолго до этого, с целью сокрытия от радиолюбителей сути радиопереговоров (их слушали даже в далекой Австралии, например) космонавтов с Землей, ввели нехитрый код, в котором слово "единица" означала гибель космонавта. Лучше бы его не вводили вообще. В 02 час. 16 мин. 52 сек. "сработали" двигатели мягкой посадки "Союза-11", и почти одновременно со спускаемым аппаратом приземлился вертолет поисковой службы с поисковиками и врачами. Через минуту люк корабля был открыт специальным ключом (он, кстати, мог открываться и космонавтами изнутри), и поисковики увидели, что космонавты были неподвижны и не подают признаков жизни. Попытки врачей реанимировать их оказались бесполезными.
В ЦУП поисковики доложили: "У нас три "единицы". Центр не поверил и потребовал уточнения доклада. Уточнили. И все же космонавты погибли от разгерметизации спускаемого аппарата. Плечевые ремни, фиксирующие их к креслу, были расстегнуты у всех троих.
Как оказалось, один из двух клапанов дыхания спускаемого аппарата, предназначаемых для выравнивания забортного давления, с давлением внутри спускаемого аппарата на высоте около 3 км от поверхности Земли, был открыт. Его можно было закрыть принудительно с помощью специального ключа-рычага, например, в том случае, если бы корабль сел на воду - иначе вода станет поступать внутрь спускаемого аппарата при открытом клапане дыхания, и он мог утонуть. Но это еще можно было бы сделать, если бы космонавты были живы. То обстоятельство, что у них были расстегнуты плечевые ремни, говорит о том, что они начали действовать, чтобы устранить аварийную обстановку. Экипаж Добровольского понял причину разгерметизации корабля и пытался ее устранить. Место, откуда уходил воздух из произвольно открывшегося клапана на высоте 150 км (это глубокий вакуум), космонавт мог увидеть по дымку, похожему на дымок из горлышка бутылки шампанского, как только ее откупоришь. Диаметр отверстия, который был не больше размера пятикопеечной монеты, позволял заткнуть его пальцем, например. Но, как показала расшифрованная запись телеметрических параметров системы многоимпульсного регистратора "МИР" быстро и медленно меняющихся наиболее важных параметров, который был заключен в специальную броневую капсулу (как это делается с самолетными "черными ящиками" и его предназначение точно такое же), с момента разделения отсеков на высоте 150 км давление внутри корабля за 115 сек. упало до 50 мм рт. ст., т. е. почти до нуля. Через 22 сек. от начала падения давления космонавты стали терять сознание, а через 110 сек. у всех троих "МИР" зафиксировал отсутствие дыхания и пульса. У всех космонавтов было обнаружено кровоизлияние в среднее ухо и разрыв барабанной перепонки. Азот, кислород, углекислый газ, растворенные в крови, при резком снижении давления закипели и закупорили сосуды, вызвав явление клинической смерти космонавтов.
Проведенные эксперименты по принудительному открытию клапанов дыхания в заводских условиях, когда рядом с ним подрывали пиропатрон, или производили сильные и резкие удары по расположенной рядом с ним конструкции, к успеху не привели. Ни до, ни после этого (сплюнем трижды через левое плечо) клапаны на кораблях "Союз" самопроизвольно не открывались. Так и осталась причина его открытия невыясненной до сих пор. Хотя у космонавта В. Шаталова была своя версия происшедшего, с которой Госкомиссия не согласилась.

Крутой нрав военного "Алмаза-3"

25 июня 1974 года была запущена в космос первая постоянная орбитальная станция военно-прикладного назначения "Алмаз" (в СМИ - "Салют-3") конструкции Владимира Челомея. Программа ее испытания и эксплуатации предусматривала проведение наблюдений за военными объектами в интересах МО СССР, а также проведение экспериментов по программе АН СССР. Такого обилия нештатных ситуаций, которые имели место за три полета к ней, никто не мог и предполагать даже в страшном сне. Как ни странно, но первый полет на станцию "Алмаз", произведенный с 3 июля по 19 июля 1974 года экипажем Союза-14" (командир Павел Попович, бортинженер Юрий Артюхин), был выполнен практически безукоризненно. Фартовым человеком в космосе, как Олег Блохин в футболе, оказался командир экипажа "Союза-14" и "Алмаза" полковник ВВС Павел Попович.

Полет на 60 суток в космос

Несмотря на обилие нештатных ситуаций при полетах на "Алмаз-3", все обошлось, и все экипажи, в конце концов, остались живы и здоровы. Мы вспомнили об этом событии и потому, что сейчас в космосе наступает период длительных полетов к дальним планетам Солнечной системы и колонизации Луны. Первых космонавтов, летящих на Марс, например, обязательно будут подстерегать опасности, ибо каждый полет несет в себе черты технической незавершенности и возникновения аварийных ситуаций буквально из ничего. Экипаж "Союза-15" (командир Геннадий Сарафанов, бортинженер Лев Демин), стартовавший к "Алмазу" 24 августа 1974 года, не смог состыковаться со станцией. 6 июля 1976 года экипаж космического корабля "Союз-21" в составе полковника Бориса Волынова (командир) и подполковника Виталия Жолобова (бортинженер) стартовал на околоземную орбиту. Спустя сутки, Волынов безукоризненно состыковал в ручном режиме Союз-21" с "Алмазом", потому что автоматическая система сближения и стыковки "Игла" отказала в самый неподходящий момент.
Недостаточный опыт эксплуатации станции и недостаточная отработка в ходе наземных испытаний служебных систем станции буквально заставляли экипаж Волынова работать на износ, за счет личного времени и времени, отведенного на интенсивные занятия физкультурой в космосе. Это не могло не сказаться отрицательно на состоянии здоровья космонавтов. Многое, если почти не все в реализации программы 60-суточного полета решил досадный сбой в работе систем станции. Волынов в своем послеполетном отчете отмечал, что однажды, когда "Алмаз" находился в радиотени Земли, "...неожиданно взвыла сирена (а к ней подводились электрические цепи об отказе жизненно важных систем станции - напряжения в сети, контроля концентрации углекислого газа при превышении его концентрации, падения давления внутри станции и т. д.), погас свет, и мы оказались в кромешной темноте. Выключилось все, вплоть до регенерационной установки. А это означало, что кислород не вырабатывается, и можно рассчитывать лишь на тот, который находится внутри станции.
Полная темнота - ничего не понимаем - где верх, где низ и только воет сирена. В таких стрессовых условиях требовалось действовать расчетливо, четко, не поддаваясь панике. Мы нащупали пульты, выключили сирену и впервые восприняли тишину космоса. Было такое впечатление, что находишься в мертвом городе. Это ощущение не для "слабонервных". Эта часть послеполетного отчета Б. Волынова заслуживает особого внимания, как четкое описание одной из возникающих в космосе аварийных ситуаций, которые проигрываются в различных вариантах в земных условиях не менее трехсот раз. Но каждый раз в космосе возникает, условно говоря, 301-я ситуация, требующая немедленного решения.
Волынов продолжает в своем отчете, разумеется, с его точки зрения, раскрывать поведенческую сторону деятельности экипажа и как эта ситуация психологически воздействовала на космонавтов постоянной орбитальной станции "Алмаз". Волынов - "Мы зашифровано предали на Землю, что на борту станции авария. Но двусторонней связи не было, и Земля ничем не могла помочь, а нам надо было выяснить самим, насколько серьезна ситуация. Возможно, это разгерметизация! К счастью, этого не произошло. Самым трудным было оживить станцию, включить жизненно важные системы. В конце концов, работоспособность станции была восстановлена полностью".

Психологический стресс у бортинженера

Если экипажу удалось оживить станцию, то перенесенный стресс, по оценке командира экипажа Волынова, не прошел бесследно для бортинженера Виктора Жолобова. Волынов, сам перенесший сильнейший стресс в космосе 19 января 1969 года, и готовый к самому худшему во время нештатного приземления на корабле "Союз-5", когда в результате неразделения отсеков при спуске на Землю спускаемый аппарат вместо лобового щита подставил свои незащищенные 3-мм толщины боковые "борта" корабля под набегающий поток, которые и начали гореть от трения о плотные слои атмосферы. Это я веду к тому, что Волынов имел право на строгую оценку случившихся в дальнейшем событий на борту станции с бортинженером Жолобовым, и как командир экипажа, и как человек не так давно сам очутившийся в сложнейшем положении, когда все шансы выжить, казалось бы, у него были уже потеряны.
В отряде космонавтов Волынов имел репутацию бескомпромиссного и сурового по нраву человека, проявляющего высочайшую требовательность и к себе, и к другим, окружающим его людям. После этих отступлений читателю станет понятной следующая часть отчета Волынова, что "...В результате стресса у Виталия начались сильные головные боли, не снимаемые никакими лекарствами. Он перестал заниматься на бегущей дорожке, все меньше работал, чаще плавал по станции в расслабленном состоянии. Мне приходилось одному выполнять обязанности двоих..." У самого Волынова, очевидно, от нервных и физических нагрузок, появилось чувство слабости и боли в области сердца. Невеселая, прямо скажем, сложилась обстановка на станции. Встал вопрос перед командиром о докладе в Центр управления полетами о сложившейся ситуации - дальше молчать и ждать чуда, что у членов экипажа все придет в норму само собой, уже было нельзя. Волынов так описывает сложившуюся ситуацию: "Я думал, что с помощью имеющихся на борту средств смогу восстановить работоспособность Виталия. Мы использовали все, что было в бортовой аптечке, но ничего не помогало. Я предложил Виталию сообщить о своем самочувствии по закрытому каналу, ведь лучше его самого никто не мог объяснить, что с ним происходит. Он доложил..."
Теперь за лечение в космосе взялись врачи, но и их советы не дали желаемого результата. 23 августа, спустя два месяца после начала полета, принимается решение о срочном прекращении полета, невзирая на то, что посадка произойдет ночью и поиск севших на Землю космонавтов будет очень сложным делом.

Посадка

24 августа Волынов одевает на Жолобова скафандр, пристегивает его плечевыми ремнями к ложементам кресла. Затем одевается сам и усаживается - вплывает в кресло. Проверка систем корабля, и вот наступил момент расстыковки корабля со станцией. Двигатели системы причаливания и ориентации (ДПО) на отвод корабля от станции включились раньше того момента, когда крюки стыковочного устройства, обеспечивающие механическую связь корабля и станции, открылись. Станция не хочет отпускать попавший в беду экипаж "Союза-21". Представьте себя на месте космонавтов - вы точно знаете, что двигатели включились, а отвода корабля от станции все равно нет. ЦУП ждет доклада о разделении, а вместо него получает доклад о том, что разделения не произошло при работающих двигателях системы ДПО. Было принято решение открыть крюки стыковочного устройства путем подачи команды на их раскрытие по командной радиолинии. Крюки открылись и отпустили "Союз-21" из космического плена.
Не повезло Волынову с приземлением вот уже второй раз подряд после возвращения из космоса. И на этот раз его корабль во время приземления ударился о землю ребром, подпрыгнул от удара и упал на бок. Волынов в отчете далее пишет: "Сердце побаливало, состояние было не самое лучшее. Я хорошо помню: корабль на боку, люк открыли - темнота и удивительный запах. Целый букет..."
Волынов, открывший специальным ключом изнутри крышку люка (обычно это делают спасатели снаружи), выходит первым из спускаемого аппарата. Он начал освобождать Жолобова из кресла, в котором во время жесткого приземления заклинило шлем скафандра Жолобова. Первая попытка освобождения закончилась коротким замыканием в электропроводке и искрением. Вторая попытка была успешной - Жолобов был выдернут из ложементов кресла. Минут через сорок после посадки корабля прибыли спасатели. Полет закончен. Космонавты не долетали до установленного срока 11 суток. Следующая экспедиция на станцию "Алмаз-3" на "Союзе-23" в составе Вячеслава Зудова и Валерия Рождественского 15 октября 1976 года выполнила безуспешную попытку стыковки со станцией.
Мало того, что, стыковка со станцией была неудачной, так и само приземление "Союза-23", точнее, приводнение на озеро Тенгиз было близким к катастрофе. Космонавты после 11 часов пребывания в спускаемом аппарате да еще в положении вниз головой, к тому же реально ощутили угрозу затопления корабля. Тем более, что поисковики долгое время не смогли обнаружить "Союз-23" из-за того, что антенны системы радиопеленга оказались под водой, и издаваемый ими сигнал не проходил сквозь толщу воды. Кстати, Рождественский по первичной своей специальности имел профессию водолаза. Это только у подводных лодок существуют специальные антенны, могущие работать под водой до достаточно больших глубин. Космонавтов сумели спасти при помощи вертолета, который буксировал по воде Тенгиза спускаемый аппарат с космонавтами.
И только экипаж корабля "Союз-24" 7 февраля 1977 года в составе Юрия Глазкова (командир) и Виктора Горбатко (бортинженер) сумели вручную состыковаться со станцией. Глазков при помощи специального насоса с насадками произвел забор атмосферы и экспресс-анализ ее внутри станции. Полученные результаты показали, что состав воздуха, находящегося внутри станции, находится в пределах нормы. Так было снято предположение, что плохое самочувствие космонавтов Жолобова и Волынова было вызвано их отравлением токсичными веществами, выделяющимися внутренней обшивкой или же, возможно, выделяющимися парами реагентов при работе проявочной машины во время проявления фотопленок.
Официальное же заключение медиков было кратким и очевидно, абсолютно точным: "Наблюдаемые отклонения в организмах, особенно, Жолобова и Волынова, было обусловлено психологическими перегрузками, эмоциональным перенапряжением, нарушением режима занятий физкультурой и слабой психологической поддержкой с Земли".

Район посадки - Алтайские горы

Удивительная вещь, но СМИ СССР и США в конце ХХ века упорно освещали, в основном, парадную сторону жизни космонавтов и астронавтов двух стран. У народов СССР и США сложилось устойчивое впечатление об их легкой и успешной жизни - взлетел в космос, приземлился, прошел по красной ковровой дорожке Внуково или сразу же был принят президентом США, если речь идет об американских астронавтах, и увешал грудь орденами. В реальной же жизни, особенно во время длительного пребывания в космосе, у них все было гораздо сложнее. Их жизнь почти всегда была на грани смерти. Таковым, например, был полет в космос с советской стороны космонавтов Василия Лазарева и Олега Макарова 5 апреля 1975 года.

Космический рейс на "Салют-4"

На 5 апреля 1975 года на космодроме Байконур был назначен запуск космического корабля "Союза-18" с космонавтами Василием Лазаревым и Олегом Макаровым на долговременную орбитальную станцию "Салют-4". Все в мире успели уже привыкнуть к почти абсолютной надежности ракеты Р-7А и не могли даже себе представить, что "семерка" может не вывести корабль в космос. А ракета действительно получилась надежная. Ее аварий при запуске пилотируемых кораблей, начиная с апреля 1961 года, не было. При беспилотных пусках авария "семерки" была последний раз в декабре 1960 года, когда последний ракетный блок ракетоносителя не набрал необходимой скорости для вывода корабля с собаками в космос. До 1975 года ничего подобного (стучим по дереву три раза - ракетчики, как правило, суеверны) в практике запуска ракетно-космических систем в советской космонавтике не имело места.
А тогда, при пуске "Союза-18" 5 апреля 1975 года командир экипажа В. Лазарев и его бортинженер Олег Макаров не поверили своим глазам, когда на пульте космонавтов загорелся транспарант с надписью: "Авария носителя". Первой мыслью у них была: "Этого не может быть!" Оказалось, что возможна такая ситуация. Уже прошел процесс аварийного разделения - космический корабль "Союз-18" при помощи толкателя отошел от блока "И" и, подчиняясь закону всемирного тяготения, начал падение к Земле с высоты около 170 км. Внимательный читатель обратил, очевидно, внимание, что в справочных материалах "Союз-18" получил наименование "Союз-18-1". Очень хорошо, что не было больше таких обозначений в российской космонавтике. Падать с переходом на баллистический спуск с огромной высоты 170 км для космонавта означало претерпеть при этом невиданные и неиспытанные ранее при тренировке перегрузки.
Космонавтов систематически тренировали на центрифуге, которую они, если быть честным, просто возненавидели на всю жизнь. Но тренировки свое дело сделали, подготовив их организмы к большим перегрузкам. Немало кандидатов в космонавты так ими и не стали, не пройдя теста на центрифуге. Мало того, их вынужденно списывали с летной работы по состоянию здоровья после испытаний на центрифуге. Любить ее было не за что. Скорость спуска нарастает, а вместе с ней растут перегрузки. Вот они уже прошли терпимый для космонавтов рубеж от 10 до 12 g. Космонавтов учат специальному дыханию во время огромных перегрузок. А когда они начали стремительно нарастать на падающем корабле "Союз18-1", подходя последовательно к отметке 15- и далее к 20- и 21-кратной, то бортовые магнитофоны, записывающие, как переговоры экипажа с Центром управления, так и отдаваемые ими голосом команды, зафиксировали только хрип, переходящий в невнятный шепот.
А первоначально, в самом начале падения, бортинженер и один из разработчиков космической техники Олег Макаров, не смог сдержать своих негативных эмоций, выразивший свои мысли по случаю падения добротным тяжелым матросским матом. Связисты на космодроме, настроившие высокочувствительные войсковые приемники "Сигнал", равно как и отдельные радиолюбители в мире, могли персонально оценить его высокое качество.
Когда спросили у командира экипажа В. Лазарева: "Страшно ли ему было в этой аварийной ситуации", то последовал абсолютно честный ответ: "Страшно. Страшно, дальше некуда". Но это будет потом, когда они все-таки чудом останутся в живых. А пока они падают, и Лазарев, как врач и летчик одновременно, хорошо знает, чем все это может кончиться. Летчику-испытателю (об этом случае знал Лазарев) при перегрузке, равной 15 "g", оторвало почку. Самое страшное было в том, что они не могли влиять на ситуацию, находясь в положении пассивных пилотов-космонавтов, не имевших возможности влиять на ее изменение в лучшую сторону. Уже на Земле, кто-то из них сказал, что тогда они подчинились закону космонавта Георгия Гречко. Закон гласит: "Не можешь повлиять на ситуацию - не вибрируй". Приборы зафиксировали перегрузку в 21 g!
Однако Бог, ангелы-хранители и чистая космическая сила были на стороне космонавтов. В. Лазарев получил многочисленные подкожные кровоизлияния на спине. Вспомним, что из-за подобных кровоизлияний космонавт Анатолий Карташов был списан из первого отряда космонавтов, закончив военную службу в качестве летчика-испытателя и затем работника центрального аппарата в воинском звании "полковник". А Олег Макаров сумел продраться через смертельную ситуацию, как принято говорить, без единой царапины! Чтобы смягчить невыносимую боль, они пытались кричать, но бортовой магнитофон фиксировал лишь слабые хрипы. Рывок от введенных парашютов оба подсознательно восприняли, как необыкновенный подарок судьбы, дарующий им жизни. Баллистический и с большими перегрузками спуск проходил штатно и другим он просто быть не мог, а вот на этапе приземления судьба вновь испытала их на прочность. Одна мысль не давала им покоя - оба хорошо запомнили на глобусе в кабине космического корабля свое место перед аварией (силуэт корабля проецируется на истинное местонахождение космического корабля на глобусе по отношению к Земле), и мысленно продолжили траекторию движения корабля, которая вела на китайскую территорию. Тогда отношения с Китаем были крайне напряженными, и космонавты ничего хорошего от приземления на китайской территории не ожидали, и боялись очутиться на ней.

Место приземления - горы

Приземлились космонавты на один из хребтов Алтайских гор на территории СССР. Средства слежения ПВО страны, следивших тогда и за космическими аппаратами, засекли место их приземления. На поиск потерпевших аварию космонавтов были направлены поисково-спасательные группы, в том числе и от нас, с космодрома Байконур группу возглавил мой хороший товарищ подполковник Александр Жмакин. Это был специалист-монтажник от Бога. В его задачу входило подготовить в любых условиях аварийный "Союз-18-1" для транспортировки на космодром Байконур при помощи вертолета. Спускаемый аппарат фиксируется в набрасываемой на него прочной крупноячеистой сети, концы которой стягиваются в узел, и которая вместе с космическим аппаратом вертолетом поднимается с места его приземления, а затем транспортирует груз по воздуху.
Учтем, что в горах воздух разрежен, что значительно усложнило работу вертолетчикам. А. Жмакин рассказывал мне обо всех сложностях их поиска. Глубокий снег, сильный ветер и морозная погода высоко в горах затрудняли поиск, а затем и эвакуацию космического корабля. Когда он с группой поиска вышел к кораблю, то увидел холодящую сердце картину. Космонавты находились рядом со спускаемым аппаратом корабля "Союз-18-1", который удерживался от падения по склону только за счет зацепившийся стренги (стренга - это, если просто, сплетенный из отдельных строп нечто вроде толстого троса на участке крепления парашюта к конструкции космического корабля) парашюта за кривой ствол старой горной алтайской сосны.
Чтобы космический аппарат не раскачивало из стороны в сторону постоянно дующим сильным ветром, космонавты подложили под его нижнюю поверхность, касающегося горного хребта, свернутые в рулон скафандры. При приземлении после касания "Союза" поверхности горы командир экипажа В. Лазарев был обязан отстрелить обе стренги парашюта. Это делается для того, чтобы не погасший купол парашюта из-за своей парусности не тащил бы за собой спускаемый аппарат с космонавтами. Каждый может представить эту картину и последствия, которые могли возникнуть на склоне горного хребта при отстреле обеих стренг. Но, повинуясь какому-то внутреннему ощущению, Лазарев отстрелил только одну из стренг. Как оказалось впоследствии, его интуиция и спасла им жизнь - он оставил не отстреленной ту из стренг, которая и зацепилась за ствол сосны.
Ветер сразу же стал раскачивать космический аппарат, перекатывая его по кромке горной гряды. Космонавты приняли решение о немедленной эвакуации из спускаемого аппарата. Это была трудно выполнимая задача в тех условиях. С трудом, соблюдая предельную осторожность, вылезли навстречу жизни. Увиденная картина ужаснула их - корабль удерживался от падения только за счет стренги, которая чудом зацепилась за сосну. Но космонавты, натренированные на выход из нештатных ситуаций, приучены были на многочисленных тренировках быстро оценивать ситуацию, взвешенно принимать решение и так же быстро, но обязательно правильно, и действовать. После того, как они устранили раскачивание корабля путем подкладывания свернутых скафандров и попавшихся под руку камней под корпус корабля, они согласно инструкции сожгли секретные документы с пользой для дела, чтобы разгорелся небольшой костерок, и стали устраивать свой быт. Согласно опять же инструкции, экипаж обязан был передать космический корабль определенным должностным лицам, как материальную ценность да еще с секретным оборудованием.
Опыт тренировок на выживание подсказал им, что маховик поиска раскручивается постепенно с большими временными затратами. Поэтому они реально представляли себе, что процесс их поиска и эвакуации продлится долго - отсюда у них и была проявлена терпеливость и спокойное ожидание финала их поиска. Когда их нашли, то они, имея, носимый аварийный запас, спокойно ждали спасателей, согреваясь у разведенного костра. Ювелирная работа вертолетчиков и Саши Жмакина позволили снять с хребта аварийный "Союз" и доставить его на космодром вместе с космонавтами и спасателями. Неправда ли, чем не сценарий из космического приключенческого боевика, написанного самой жизнью, и так не похожего на сиропно-розовую жизнь космонавтов, зачастую освещаемую в СМИ? Вот что журналисты, зачастую не сами по себе, разумеется, не освещали на страницах СМИ из жизни космонавтов, не давая всей полноты жизни космонавтов, как обыкновенных земных, пусть и героических, но все же людей.

Чистая и нечистая космические силы

Создатели и испытатели космической техники, имеющие дело с очень сложной техникой, верили только фактам и показаниям приборов. Но иногда им приходилось сталкиваться c такими физическими явлениями, которые не могли быть объяснены с научной точки зрения. В этом случае испытатели и разработчики космической техники пользовались ими же введенными понятиями чистой и нечистой космической силы, на первый взгляд ничего общего не имеющие с точной наукой.

Чудеса на орбите

Специалисты по баллистике при прогнозировании процессов управления движением транспортных космических кораблей "Союз" и, особенно, долговременных орбитальных станций "Салют" и "Мир", были вынуждены учитывать в своих прогнозах и расчетах нечистую космическую силу. Она возникает из-за неодновременной работы реактивных двигателей системы управления движения и ориентации корабля. В результате чего непредсказуемо смещается центр масс корабля (станции), вокруг которого и заверчена вся работа по управлению движением корабля. После того, как происходит смещение центра масс от расчетного, что происходит каждый раз при работе системы управления движением и ориентации, в связи с расходованием компонентов топлива и рабочего тела в виде сжатых газов, появляется неизбежная ошибка при вычислении управляющего воздействия для совершения кораблем необходимых маневров. Это и есть основа для первого и основного проявления нечистой силы.
Перед отправкой космического корабля или долговременной станции на космодром Байконур происходит очень интересная организационно-техническая процедура, как заключительная операция подготовки космического корабля, получившая наименование "авторский надзор".
Первые лица, отвечающие за работу систем и конструкций корабля (станции) лично проверяют комплектность систем и агрегатов и их исходное состояние. Затем закрепляют результаты проверки своей подписью в специальном документе. Вместе с ними на равных участвуют и космонавты, которые и должны лететь на нем (на них) в космос. И только после этого баллистики вычисляют центр масс, к которому и прилагаются управляющие воздействия в полете. Как видим, что в этом случае учитываются все факторы.
А вот чистая космическая сила учету не подлежала, но почти во многих космических полетах она имела физическое проявление. Причем, это происходило в самый ответственный и, как правило, драматический момент, когда, например, космический корабль выполнял как бы сам по себе все необходимые эволюции в космосе, хотя этого просто быть не должно никогда. А ведь так было в реальных полетах, и не один раз. Так было в ходе космического полета "Союза-33" в апреле 1979 года при отсутствии, со стороны командира экипажа Николая Рукавишникова и космонавта-исследователя болгарина Георгия Иванова, каких бы-то ни было управляющих воздействий на систему ориентации корабля для схода с орбиты и приземления на Землю в условиях аварийной ситуации и острой нехватки времени для этого.
Физически это выглядело, что корабль как бы сам для себя построил ориентацию для схода с орбиты в самый драматический момент. Не случись бы это, еще неизвестно как бы развивались дальнейшие события. Так было на самом деле, что и было отражено в послеполетном отчете двух космонавтов - Рукавишникова и Иванова. Да еще следует учесть, что они решились на озвучивание этой ситуации с построением ориентации корабля - ведь их вполне могли посчитать людьми ненормальными, выдумывающими ситуацию, которой реально не было. А ведь Рукавишников и Иванов (настоящая его фамилия была Какалов - но ведь с такой фамилией, как решили партийные руководители Болгарии, в космосе делать было нечего, и ее следовало изменить) могли бы просто все изложить - мол, мы такие-сякие и очень героические и умелые парни, что успели в условиях нехватки времени построить ориентацию корабля.
Но оба не дрогнули в такой непростой ситуации, решившись сказать только правду. Вот такие не научные, но реально проявляемые в конкретных ситуациях факты, и которые необъяснимы в ряде случаев, имели место в космических полетах. Следует подчеркнуть, что кавычки в словах "чистая или нечистая космическая сила" никогда не употреблялись при использовании этих космических фактов в реальных космических полетах, наземной подготовке кораблей и экипажа, а также и в устных докладах и отчетах.
Апрель 1979 года на космодроме Байконур был теплым и солнечным. 10 апреля с 1-й стартовой площадки стартовал "Союз-33" с экипажем в составе Н. Рукавишникова, как командира корабля, и космонавта-исследователя Г. Иванова, гражданина НРБ. Пуск и вывод на орбиту корабля прошли штатно и осложнений не принесли. "Союз-33" по программе полета должен был состыковаться с долговременной орбитальной станцией "Салют-6", а экипаж "Союза-33" должен был перейти в станцию для выполнения исследовательских программ в течение 8-ми суток. После чего вернуться на Землю.
Такой полет с иностранным гражданином получил название экспедиции посещения, одновременно являющейся экспедицией психологической поддержки основного экипажа, длительное время работавшего в космосе. Да и появлялась возможность для иностранных космонавтов проводить научные эксперименты на борту долговременной орбитальной станции. Медицинские специалисты считали такие полеты обязательными. Они снимали стрессовые явления у космонавтов основного экипажа станции при их длительных многомесячных полетах в космосе, находившегося в замкнутом объеме корабля. В этом случае хорошо утолялся сенсорный голод в результате общения с вновь прибывшими космонавтами. Но и гости неизбежно вносили в сложившийся нелегкий быт длительное время уже летающих в космосе летчиков-космонавтов, кроме радости, некоторое чувство неустроенности быта (в этом отношении я всегда сочувствую москвичам - у тех всегда гости, занимающие лучшие места в доме). Основной экипаж станции всегда искренне радовался гостям дважды - при прилете экипажа посещения и при его отлете. Причем, в равной степени. Но до положения гостей экипажу "Союза-33" было еще далеко.
Два маневра дальнего сближения со станцией экипаж "Союза-33" выполнил уверенно и четко. За ними последовали еще маневры сближения, и "Союз-33" вошел в зону радиозахвата станции.
Владимир Ляхов, командир основного экипажа "Салют-6", передал по связи - "Сатурны" (это позывные "Союза-33"), наблюдаем вас на экране". Расстояние между кораблем и станцией в этот момент составляло 3 км. На этом участке сближения обнаруживается, что сближение происходит с превышением скорости. Ее необходимо было погасить сообщением кораблю тормозного импульса, согласно сделанным расчетам, длительностью 6 сек. Двигатель включается, и тут же раздается резкий толчок в условную корму корабля "Союз-33", а условный нос корабля задирается кверху. Это так физически происходила потеря стабилизации "Союза-33", причем с одновременным появлением резкого клокочущего звука работающего тормозного двигателя, что отметил экипаж. Обычно тормозной двигатель при его включении работал мягко, как бы легонечко шипел. Звук его напоминал ровное гудение примуса, если кто-то еще застал их в своей обыденной жизни или знаком с его работой по туристическим походам. Мозг Рукавишникова работает спокойно, и он еще не успел испугаться от этого непривычного для него клокочущего звука работающего двигателя. Ведь прошло всего лишь одна или, максимум две секунды.
Но он уже имел опыт полетов в космосе и, к тому же, это был один из блестящих знатоков космической техники и ее разработчиков. Автоматика опередила человека в анализе складывающейся обстановки и ее анализа, выключив двигатель.
Наступила мертвая тишина в спускаемом аппарате, молчит и Центр управлениями полетами. На приборной доске перед космонавтами горит тревожным красным цветом транспарант об аварии корабля. А прошло всего лишь четыре секунды с момента включения двигателя, но как много они вместили в себя работы экипажа и систем корабля в ее оценочной части. Уже при такой работе двигателя у Рукавишникова подсознательно пришло понимание, что стыковки со станцией не будет. Г. Иванов не мог так быстро, как уже имеющий опыт полета в космосе Н. Рукавишников, просчитать сложившуюся ситуацию. Он просит командира пояснить - что же случилось с их кораблем?
Рукавишникову не до разъяснений сейчас, мозг его продолжает анализировать причину аварийной работы тормозной двигательной установки. Иванов в ответ получает команду от командира в резкой форме: "Следить за давлением в баках двигательной установки! Немедленно докладывать об изменении давления"! Ведь компоненты топлива, горючее и окислитель, подавались в камеру сгорания методом вытеснения, т. е. нейтральный газ азот давил на компоненты через разделительную мембрану. И если давление падает, то, следовательно, металлическая мембрана порвана, и азот мог попасть в камеру сгорания. Двигатель в этом случае просто обязан был "захлебнуться" пузырьками газообразного азота и аварийно выключится.
Именно такой порыв мембраны имел место на орбитальной станции "Салют-6", и экипажу Владимира Ляхова и Валерию Рюмину пришлось ремонтировать объединенную двигательную установку, точнее, один ее бак с несимметричным диметилгидразином.
Но давление было в норме, и такой доклад Иванов делает командиру. Рукавишников в свою очередь сообщает-докладывает в Центр управления полетов о сложившейся ситуации. Морского корабля, как плавучего командно-измерительного комплекса, под ними нет, хотя "Союз-33" в этот момент времени находился над Атлантикой. Во всех точках по трассе полета корабли - плавучие командно-измерительные пункты по всему Мировому океану не расставишь. Хотя в отдельных случаях они расставлялись именно для контроля сближения и обеспечения стыковки транспортного корабля и орбитальной станции. Телеметрическую информацию, записанную в память запоминающих устройств, передавать некому, надо ждать входа в зону ближайшего наземного пункта контроля и управления над территорией СССР, который был расположен в Евпатории, а до него надо еще не только долететь, но и дожить надо было. Центр управления полетом от командира экипажа "Союза-33" информацию о состоянии дел получил, но она неясна его специалистам, и они ничего, объясняющего сложившуюся ситуацию, экипажу сказать не могут. В такой ситуации лучше всего промолчать и подумать. И Центр молчит. Рукавишников повторяет без конца доклад об аварии, предполагая, что связь работает неустойчиво, и его просто не слышат...
Только теперь у него в сознании начал проступать страх, но пока что только в качестве средства предупреждения об опасности и необходимости тщательно продуманных действий. Корабль входит в евпаторийскую зону приема телеметрической информации о работе систем "Союза-33". Рукавишников слышит, как "защелкали" телеметрические коммутаторы, автоматически сбрасывая телеметрическую информацию о работе систем корабля на Землю. Евпаторийский измерительный пункт ее получил, и информацию немедленно перегнали в Москву, в Центр управления, где и приступили к экспресс-анализу.
Наконец, Центр управления ожил и появился в эфире с вопросом к экипажу станции: "Доложите, куда был направлен факел от камеры сгорания у "Союза"? Короткое совещание и следует уверенный доклад Ляхова: "Факел был направлен вбок". Рукавишников и Иванов слушают эти переговоры, и им становится ясным тот факт, что произошел редчайший случай в практической космонавтике - прожиг (именно прожиг) боковой стенки камеры сгорания. Этот двигатель до этого имел более 2000 включений на испытательных стендах. А аналогичные двигатели, установленные на разных кораблях серии "Союз" в космосе всегда работали безупречно.
Авария двигателя "Союза-33" сорвала их программу полета и поставила жизнь Рукавишникова и Иванова под сомнение. А если факел был направлен вбок, то раскаленные газы обязательно должны были попасть (и попали) на магистрали подачи топлива и электрические кабели управления резервного тормозного двигателя. В таком случае могла идти речь и о выходе из строя резервной тормозной двигательной установки.
Руководитель Центра управления полетами Алексей Елисеев бодрым и абсолютно спокойным голосом здоровается с экипажем "Союза-33". И тут же, без всякого перехода, Елисеев, как будто бы речь шла не о чрезвычайных мерах по выходу из тяжелейшей аварии, а о делах обыденных, когда все у всех в порядке, размеренно, в спокойном тоне сообщает экипажу: "Решение Центра следующее. Посадка на резервном двигателе. Экипажу отдыхать в течение 15-ти часов. Выйти на связь завтра (а завтра был праздником всех космонавтов - 12 апреля) в 13 час. 06 мин. Зафиксирована авария основного двигателя". И тут же, как мы тогда говорили, проговорил сообщение для прокурора - "В случае необходимости срочного спуска с орбиты использовать резервную двигательную установку".
Ведь мог быть задан вопрос Елисееву и прокурором: "А вы, т. Елисеев, почему не отдали им приказ воспользоваться резервной двигательной установкой, если, не дай Бог, с космонавтами случилось самое худшее?" Экипажу все понятно в указании Елисеева, как и скрытый подтекст последнего распоряжения - им-то лично никаких распоряжений, чем, и как воспользоваться, совсем не следовало делать. Ведь все это они уже много раз отработали на тренировках еще на Земле. Теперь экипажу "Союза-33" предстоит действовать размерено с учетом имеющихся в запасе 15-ти часов, начиная с укладки и крепления снаряжения и возвращаемых приборов в спускаемом аппарате для их возвращения целыми и работоспособными на Землю.
Одно из самых сильных качеств руководителя, на мой взгляд, заключается в том, что руководитель в любой обстановке должен уметь занять работой своих подчиненных. Это очень ценное командирское качество, стоящее в процессе управления людьми на первом месте, во всяком случае, так всегда было у офицеров ВМФ. Я учился в Каспийском высшем военно-морском училище, и ежегодно нас, курсантов, отправляли на трехмесячную практику на Черное море на боевые корабли. Боцман крейсера "Керчь" мичман Пуд и командир минно-торпедной части (БЧ-3) сторожевого корабля № 57 (имени он не имел по причинам секретности оборудования) старший лейтенант Стороженко, как и старпом этого же корабля капитан-лейтенант Касторский остались в моей памяти навсегда, как непревзойденные мастера занимать делом личный состав в любых условиях.
В этом случае мозг человека занят только делом, не отвлекаясь ни на что другое. Мне это наработанное еще со времен училища умение занимать людей делом в моей командирской жизни очень пригодилось. В 2005 году меня проведал бывший мой однополчанин Сергей Нечаев, который приехал в Киев из Санкт-Петербурга, чтобы профессионально изучить опыт в деле развития украинского пляжного футбола, как президент федерации пляжного футбола Санкт-Петербурга. Мы проговорили с 11 утра до 23 часов, беседуя на абсолютно разные темы - от пляжного футбола до космоса. Мне запомнилась одна из первых фраз С. Нечаева - "Когда я прибыл к вам в часть, то мне в глаза бросилось, что в части все без исключения были заняты делом".
А до прибытия к нам Нечаев до этого изначально служил в соседней части, почти идентичной нашей испытательной части. Я думаю, что Сергей Нечаев не будет на меня в обиде за то, я обнародовал, как это называется, эту малую часть нашего с ним разговора. Побудьте хотя бы год в руках или в подчинении, если назвать эту ситуацию благозвучней, так называемых "15-летних капитанов", потерявших перспективу служебного роста (это столько времени они пребывали в воинском звании "капитан"), и вы потеряете всякое желание что-то делать вообще. А "15-летние капитаны" умело делали из молодых лейтенантов себе подобных.
Елисеев сполна обладал уникальным качеством руководителя по части занятия подчиненных делом. После укладки оборудования экипажу делать было нечего, по сути дела. Но у экипажа было задание- приказ от Елисеева - "Отдыхать в течение 15-ти часов". И экипаж, по команде Елисеева, стал отдыхать. Но когда сон превращается в работу, он не приходит, да еще в такой обстановке. И только за два часа до связи с Центром управления полетами командир экипажа Н. Рукавишников, памятуя, что силы ему очень понадобятся, сумел заснуть.
Конечно, можно было бы экипажу "Салют-6" попробовать работать малыми двигателями причаливания и ориентации станции, а также можно было работать теми же двигателями "Союза-33" и попытаться совместными усилиями станции и корабля осуществить причаливание и стыковку со станцией. Но эти способы были не проверены ни разу и они могли привести к ненужным осложнениям. Праздник космонавтики на Земле в полном разгаре, а его пока нет ни в Центре управления, ни на бортах "Союза-33" и "Салюта-6", ни на космодроме Байконур.
Более того, у меня, как начальника испытательной группы заправки космических кораблей компонентами топливами и сжатыми газами, на заправочной станции космических кораблей и аппаратов 11Г131, соответствующими органами была опечатана вся наземная аппаратура заправки вместе с техдокументацией. Часть боевого расчета заправки "Союза-33" во главе со мной, как руководителем заправки от испытательной войсковой части, давала специальным органам письменные объяснения типа - "А не было ли нарушения технологии заправки? Может быть, есть версии и предполагаемые виновники? А может быть, двигатель прекратил работу потому, что вы не заправили баки компонентами топлива строго по указанным массам топлива? Вы вспоминайте, Геннадий Петрович, и все подробно пишите, не торопитесь, времени у вас много, а мы все проверим".
Выручил всех Центр управления полетами, который установил, что произошел прожиг боковой стенки камеры сгорания ракетного двигателя. Но мы не обиделись на спецслужбы, и может быть первый раз в жизни относительно спокойно (в меру сил и характера каждого из нас) отнеслись к этой неизбежной процедуре, когда проверяются все версии случившегося.
Кстати, представители этой службы были по своей основной (первичной) профессии военными инженерами, как и мы, и разбирались в процессах заправки в целом, как профессионалы. Никто из нас, заправщиков, ничего плохого не написал о своих товарищах, что было отрадно узнать. Мы, как заправщики корабля, вздохнули с облегчением. Было технически доказано, что это не мы... такие сякие - всякие и чьи-то там дети, а специалисты своего дела.
А на борту "Союза-33" началась рутинная работа по набору спусковых команд для схода с орбиты. Космос вновь напомнил о себе. Две набранные команды на борту космического корабля в процессе их набора наложились одна на другую, образовав третью, но не имеющую отношения к спусковым командам. В результате чего автоматика корабля сбрасывает уже набранные спусковые команды, а времени на перебор спусковых команд почти не осталось. Ведь только после их набора командиру "Союза-33" необходимо было построить ориентацию корабля, а это, пожалуй, была самая ответственная операция, от которой и будет зависеть их жизнь.
При неправильной построенной ориентации, корабль мог при незначительном угле входа в плотные слои атмосферы, уйти по касательной в вечный космос. При большом угле входа в плотные слои атмосферы спуск будет не управляемым, а баллистическим, с огромными перегрузками, которые могли привести к разрушению корпуса корабля со всеми вытекающими последствиями. В этой ситуации, когда Рукавишников и Иванов все это знали, вполне была возможна потеря сознания экипажа от постоянного психологического перенапряжения, как возможны были и ошибки при ручном наборе команд. Могло быть все.
Окончание повторного перебора программы на спуск практически совпало по времени с включением тормозного двигателя. Рукавишников смотрит в визир, а ориентация уже построена. Но кем и как? Уже позже, на Земле при анализе случившегося в космосе на борту "Союза-33" многие, участвующие в этом анализе, сошлись во мнении - в этом случае могла помочь только чистая космическая сила. Иванов спрашивает у Рукавишникова: "Когда ты успел ее построить"? Тот молчит, не зная, что ответить Иванову.
И в то же мгновение командир включил двигатель на торможение. Космонавтов спасала также и психологическая устойчивость, наработанная в многочисленных тренировках на тренажерах почти в реальных условиях. И инструкторы их научили на всю оставшуюся жизнь, что страх может быть побежден только действием, другого пути нет. А у экипажа мысль одна - включится двигатель или нет? Включился, но у него нет полной тяги, положенной в таком случае, Рукавишников мгновенно это осознал - неравномерный звук работающего двигателя вселил тревогу. А тут возникла еще одна опасность, когда на глазах начала теряться стабилизация корабля по крену. Ошибка в 1, 2, 3, 4, 5, даже в 6 градусов была допустима. Но автоматика обязательно выключит двигатель при ошибке в 7 градусов, и тогда надо искать новые варианты спуска и, следовательно, варианты спасения своей жизни.
Необъяснимо с инженерной точки зрения, но запасной двигатель вновь начал набирать тягу, а экипаж буквально гипнотизировал показания прибора, молча моля не переходить границы крена величиной в 5 градусов. И вот он уже становится равным 4, 3, и 2 градуса. Чистая космическая сила в этом полете проявит себя еще один раз. Расчетное время работы двигателя для схода "Союза-33" с орбиты было равно 188 секундам. Но ведь оно было рассчитано на нормальную тягу запасного тормозного двигателя, не поврежденного огнем. Рукавишников лихорадочно просчитывает в уме ситуацию, что с учетом нерасчетной силы тяги двигателя корабль может не войти в плотные слои атмосферы, если ему не дать проработать положенное время. А что и как сделать ему, как командиру, чтобы этого не случилось? Дать двигателю проработать лишнее время - это значило для корабля войти в плотные слои атмосферы под крутым углом, что тоже означало почти верную смерть.
И Рукавишников решается довериться своему опыту и знаниям, что и составляет, в первом приближении, интуицию. И он дает двигателю проработать еще 25 секунд. Теперь никто не узнает, какими соображениями тогда руководствовался Рукавишников - он совсем недавно ушел от нас, великий командир и блестящий космонавт, пожалуй, никто из ныне действующих российских космонавтов и американских астронавтов не попадал в такую сложнейшую ситуацию, как он. И при этом Рукавишников сумел выйти из нее Победителем. Теперь экипаж сделал все, что мог, даже многократно больше, чем от него ожидали. Вновь томительное ожидание, и на этот раз оно самое тягостное и длительное, время для космонавтов остановилось. Одна мысль теперь у экипажа - "Пойдем на спуск или останемся в космосе навсегда"? Рукавишников теперь не отрывает взгляда от пылинок, летающих в невесомости в кабине спускаемого аппарата, а Иванов так же пристально смотрит на своего габровского человечка, привезенного из Болгарии, фигурка которого была привязана нитью к креслу. Это был не только сувенир из родной Болгарии, но и самодельный датчик, позволяющий определять появление и исчезновения невесомости, помимо всего прочего.
Когда нить станет натягиваться, следовательно, конец невесомости наступил - ведь земная тяжесть в космическом полете вновь возникает лишь при приземлении. Перегрузка начала давать знать о себе, пылинки стали проседать, нить натянулась, а это означало одно - идем к Земле. Ни одного возгласа радости не раздалось. Оба космонавта молча пережили эту фазу радости. Эти треволнения отлетели в сторону. Теперь космонавтов заботит вопрос, - какие же по величине будут перегрузки? А они оказались достаточно большими, но не причинившие вреда здоровья космонавтов. Баллистики тем временем уже просчитали траекторию движения корабля и высчитали предполагаемое место приземления. По расчетам оно было впереди старого расчетного места по трассе полета на 600 км.
Это очень большое расстояние для земных условий. Спасателям следовало в этом случае успеть перебросить в новый район посадки приданные поисково-спасательному отряду амфибии, вертолеты с врачами и провести массу мероприятий для организованной встречи космонавтов. Казалось бы, что еще надо было командиру этого поисково-спасательного отряда, получившего приказ о переброске средств спасения и людей на расстояние в 600 км вперед от старого расчетного места приземления? Осталось всего лишь выполнить приказ, как дисциплинированному военнослужащему - ведь он обязан был его выполнить при любых обстоятельствах. Никогда, ни до, ни после, командир отряда поиска и спасения не нарушал установленного порядка. А тут взял да и оставил в старом районе их посадки два вертолета, как будто его это заставила сделать чистая космическая сила. А ведь вертолетов у него под руками было наперечет.
А "Союз-33" приземлился на старое расчетное место посадки. Все хвалили за инициативу и сообразительность командира отряда. Но точно так же его могли разделать под орех, если бы "Союз-33" перелетел или не долетел бы до старого района посадки. А при случившихся каких-либо неприятностей с космонавтами, его наказание могло быть очень серьезным, вплоть до уголовной. Понимал ли все это командир поисково-спасательного отряда? Понимал и, пожалуй, лучше всех - ведь ему было отвечать своей головой. А голова у него, как показали последовавшие за этим решением события, была светлая, как у подавляющего числа офицеров Советской армии того времени (и сейчас не менее светлые головы у офицерского состава - проверено в личном общении.
В этом апрельском космическом полете "Союза-33" чистая космическая сила проявила себя в третий раз. А баллистики учли и все-таки нашли общий язык с нечистой космической силой, предугадывая ее поведение, научившись корректировать управление движением космических аппаратов с высокой точностью.
Тогда не дошли до экипажа орбитальной станции В. Ляхова и В. Рюмина многочисленные болгарские подарки и сувениры, которые должны были бы как-то скрасить их быт на орбите. Многочисленные подарки так и остались в бытовом отсеке "Союза-33" и сгорели вместе с ним в плотных слоях атмосферы. Только на Земле еще два года подряд багряно полыхали бутоны знаменитых красных казанлыкских роз, привезенных болгарской делегацией на Байконур и высаженных возле Дома офицеров в г. Ленинске Кзыл-ординской области (ныне г. Байконур). Но и они выродились вскоре из-за плохого ухода за ними. В штате Дома офицеров не было должности садовника, которую исполнял солдат срочной службы, как он ее разумел.
Впрочем, выродилась, похоже, и былая дружба между нами и братушками-болгарами, да и всеми былыми братьями по бывшему братскому социалистическому лагерю, уверяющих русских в своей вечной дружбе, но в большинстве своем, как показал опыт наших дней, всегда ориентирующихся на Запад. Выходит, как не говори и не убеждай, ей была грош цена, и то в базарный день. Теперь все стало, как у всех - прагматизм и сытая обеспеченная жизнь только для своего народа на первом месте.
Только на Земле, составляя отчет о полете в космос, экипаж "Союза-33" осознал в полной мере всю степень опасности, их постигшей в этом полете. Сила духа и сила знания сослужили им добрую службу. В истории практической космонавтики действия экипажа Рукавишникова считаются образцовыми в аварийной ситуации и в условиях острейшего дефицита времени в отдельных фазах космического полета. Они истинные Герои космоса.

Ракетная катастрофа на космодроме Плесецк

Так уж случилось по жизни, что меня, как и ряд других моих товарищей, которые проходили службу в 48-й ОИИЧ, пригласили на празднование 50-летнего юбилея нашей части, которое проходило с 16 по 19 марта 2010 года на знаменитом космодроме Байконур, как месте нашей испытательной службы. Это была третья по счету в СССР ОИИЧ, которая вслед за ОИИЧ Плесецка (командиры - полковник Михеев и подполковник Тарасов), встала на боевое дежурство. Все эти части были вооружены боевыми межконтинентальными ракетами 8К71 (Р-7) конструкции С. Королева, которые по дальности полета достигали территории США. В ОИИЧ Тарасова в то время проходил службу в воинском звании "лейтенант" выпускник минно-торпедного факультета (выпуск 1958 г.) Каспийского высшего военно-морского училища Владимир Иванов, ставший в конце 90-х гг. ХХ века первым Командующим Космическими силами России.
В 1980 году генерал-майор В. Иванов был начальником Северного полигона-космодрома Плесецк, когда на 43-й стартовой площадке Плесецка случился пожар с последующим взрывом ракеты "Союз-2М" и гибелью 48 человек, а еще 42 получили тяжелые и средние ранения и увечья.
Владимир Леонтьевич Иванов, в марте 2010 года находился на Байконуре по служебным делам, как заместитель генерального директора Государственного космического научно-производственного центра им. М. Хруничева. И день 18 марта 2010 года пришелся на время его пребывания на космодроме. В. Иванов заказал в церкви святого Георгия Победоносца на 18 марта 1960 года поминальную службу по погибшим своим товарищам в той страшной мартовской катастрофе 1980 года. На ней и на поминальном обеде присутствовали ветераны космодрома Байконур из 48-й ОИИЧ, которые помянули, по старому русскому обычаю, своих погибших коллег-военных испытателей космодрома Плесецк. А затем мы услышали из уст В. Иванова страшные, даже для нас, подробности той катастрофы, которая по числу погибших и раненых была несколько меньшей ракетной катастрофы ХХ века на 41-й стартовой площадке Байконура. На его воспоминаниях и будет основан мой рассказ о той страшной мартовской трагедии 1980 года.

Воспоминания о катастрофе 18 марта 1980 года начальника космодрома Плесецк Владимира Иванова

Рабочие будни любого командира на космодроме, включая и начальника космодрома, в частности речь пойдет о Плесецке, состоят из множества дел, не всегда напрямую связанных с испытаниями ракетно-космической техники. В этот весенний день 18 марта 1980 года с учетом времени пуска ракеты конструкции С. Королева 8К78 ("Союз-2М"), которая должна была выводить на околоземные орбиты один из космических аппаратов, я проводил партийно-хозяйственный актив. Согласно боевому расписанию начальник космодрома должен быть на стартовой позиции не меньше, чем за час до пуска ракеты.
Время у меня еще было, чтобы прибыть на 43-ю стартовую позицию к указанному времени. И тут раздался звонок. Я поднял трубку и принял доклад о том, что на старте 43-й площадки произошел взрыв ракеты с разрушением старта и гибелью боевого расчета. На 43-ю площадку машина буквально летела, до которой доехал за полчаса.
По прибытии на стартовую площадку я получил первый доклад начальника аварийно-спасательной группы майора А. Кириллова, что в 19 час. 01 мин. ракету осветила ослепительная вспышка, и весь стартовый комплекс накрыло огнем. После чего, примерно, в течение 30 сек. последовала серия мощных взрывов, которые на глазах разрушили всю ракету. Смесь, состоящая из 179 т жидкого кислорода и 73 т керосина Т-1, превратила огромный стартовый комплекс в пылающий ад. В жидком кислороде горел и плавился металл ферм обслуживания и кабины обслуживания, находящейся под ракетой.
На мостках ферм и в кабине обслуживания находилось 140 человек боевого расчета ОИИЧ, офицеров научно-испытательного управления и небольшое число представителей промышленности.
Прибывшие на место катастрофы аварийно-спасательные группы и отдельные пожарные расчеты приступили к тушению пожара и оказанию помощи обожженным, раненным и контуженым номерам боевого расчета. Как оказалось впоследствии, 48 человек погибли в пламени и от взрывов ракетных блоков в стартовой системе и 42 человека получили ожоги, ранения и тяжелые контузии. Мой товарищ по Каспийскому Высшему военно-морскому училищу Юрий Галиченко получил тяжелое ранение ноги и продолжал ее лечение до конца дней своих.
Спустя 5 часов в Плесецк прибыла государственная комиссия по расследования причин катастрофы. В ее состав входили: председатель комиссии - заместитель председателя Совета Министров СССР Леонид Смирнов, министр общего машиностроения Сергей Афанасьев, заместитель МО СССР по вооружению генерал-полковник Н. Алексеев, Главком РВСН маршал артиллерии Владимир Толубко, начальник ГУКоС генерал-полковник Александр Максимов, начальник управления Генштаба генерал-полковник Ф. Чернявский, генеральные конструкторы ракетно-космической техники Дмитрий Козлов, Валентин Глушко, Владимир Бармин и многие другие ученые и специалисты в области ракетно-космической области.
Комиссия установила, что первыми были заправлены баки горючего (керосина). А затем, в 18 час. 05 мин. началась заправка окислителем (жидким кислородом). Заправка кислородом один раз приостанавливалась из-за появившейся течи кислорода в стыке наполнительного соединения и заправочного клапана третьего ракетного блока - блока "И". Такие течи кислорода имели место и ранее из-за того, что так и не удалось добиться герметичности этого узла. Существует у ракетчиков неофициальный и неразрешенный прием устранения подобной течи, когда чистая ветошь (тряпка) увлажнялась водой и набрасывалась на место течи. Поскольку переохлажденный жидкий кислород, которым и заправляли кислородные баки, имел температуры минус 184–185 градусов по Цельсию, то мокрая тряпка сразу же примерзала к месту течи, образовывая герметичное соединение. И течь кислорода (это место было ранее видно по парению кислорода) постепенно прекращалась.
В 18 час. 20 мин. заправка кислородом возобновилась, и, к моменту окончания заправки кислородом блока "И", когда насосы перешли на малый расход (18 час. 57 мин.), визуально течь кислорода уже не наблюдалась.
Практически сразу же, примерно в 18 час. 57 мин. была оставшимися в живых испытателями отмечена вспышка в районе третьей ступени ракеты - блока "И". А еще через 5–7 сек. взрыв произошел в подстартовом сооружении - ракетчики говорят, что взрыв произошел ниже нулевой отметки, от которой на стартовой позиции идет отсчет расстояния. Вспыхнувший сразу же вслед за этими взрывами пожар охватил всю огромную ракету 8К78. Ракета, по словам уцелевших при взрывах и пожарах очевидцев катастрофы, кто уцелел в этом аду, разрушилась, на глазах ракетчиков, практически молниеносно.
Никто из членов боевого расчета, а все они находились на шлемофонной связи, кроме капитана Александра Кукушкина, не успел сказать ни одного слова или подать команды. А. Кукушкин успел прокричать слова команды оператору стойки системы управления ракеты, который находился в пусковом бункере - "Снять напряжение с борта!" Но снимать напряжение с борта ракеты уже не потребовалось - она превратилась в пылающую груду обломков...
К чести офицеров, которые не попали под взрывы и пламя, вели они себя в высшей степени достойно и профессионально, помогая выйти из очага пожара обгоревшим и раненным, невзирая на огромные языки сплошного пламени и дым. Настоящие чудеса храбрости и глубокое знание техники проявили подполковник Анатолий Касюк и прапорщик Николай Рябов с двумя солдатами, которые остались безымянными. Эта четверка храбрецов на горящем старте отстыковала заправочные шланги-коммуникации, ведущие от железнодорожных цистерн-заправщиков к горящей ракете, а затем, убрав с рельсов тормозные башмаки, руками и плечами столкнули со стартовой позиции эти цистерны-заправщики с остатками компонентов ракетного топлива.
Комиссия так и не установила время первого и второго взрывов на стартовой позиции 43-й площадки. Те, кто мог точно указать на это время, погибли в огне и при взрыве. Как показали последующие события, комиссия выдвинула несколько версий, но подтвердить эти версии фактами и найденными вещественными доказательствами тогда не удалось. В конечном итоге госкомиссия пришла к выводу о виновности боевого расчета ОИИЧ и контролирующих их действия офицеров научно-испытательного управления в случившейся ракетной катастрофе. Несмотря на мое мнение, как начальника космодрома Плесецк, что боевой расчет не виноват и действовал строго по инструкциям, комиссия оставила выводы о виновности военных без изменения. На чем основывалась высокая комиссия? Не на установленных фактах, к сожалению, а на том предположении, что причиной катастрофы стал взрыв с воспламенением пропитанной кислородом тряпки или куска ветоши в результате несанкционированных действий одного из номеров расчета.
На многих офицеров были наложены строгие взыскания, трое из них были уволены с военной службы. Мне, учитывая кратковременное пребывание в должности начальника полигона, и прежнюю службу был объявлен строгий выговор от ЦК КПСС и Совмина.
Самое тяжелое взыскание наложила на меня жизнь, когда приехали родственники погибших, и многим из них мы не могли предъявить для опознания тела или даже фрагменты тел погибших - они сгорели. Никогда не забуду, как дед одного из сгоревших солдат (больше у этого солдата никого из родных не было), прошедший всю войну и потерявший в бою руку, награжденный орденом Славы и многими орденами, просил-требовал у меня: "Ну, дай ты мне, генерал, хоть ухо, чтобы я мог его похоронить..." Многое забывается, но такое я забыть не смогу никогда...
Однако время расставило все по местам и рассудило степень вины каждого в этой случившейся катастрофе. 23 июля 1981 года при проведении заправки аналогичной ракеты из той же партии ракет производства завода "Прогресс" (тогда г. Куйбышев, ныне вновь г. Самара) в ОИИЧ полковника И. Климова был обнаружен номером боевого расчета резкий нагрев заправочных магистралей перекиси водорода в виде оголовка, похожего на пожарный брандспойт, снабженный заправочным фильтром в виде чулка из тонко связанной нержавеющей сетки.
Начальник расчета старший лейтенант Константин Меняев, доложив по команде об этом факте, ни секунды не медля, дал команду дренажировать перекись водорода в огневой лоток. И спас ракету и старт, а главное, людей от неминуемой катастрофы, аналогичной катастрофе 18 марта 1980 года. Знал ли Меняев, что его ожидало, если бы его действия признали бы ошибочными и нанесшими огромный материальный ущерб, не говоря об ущербе политическом - ведь тогда запускали космический аппарат "Болгария 1300". Думаю, что знал, но решения своего менять не стал. Был ли поощрен за ум и решительные действия Меняев? Скорее всего, нет. Ибо объявленная благодарность или награждение скудной денежной премией в таком случае для профессионала-ракетчика, как по мне, носила бы оскорбительный характер для офицера в таком серьезном воинском звании для полигонов-космодромов, как "старший лейтенант".
Извинились ли перед офицерами, которых незаслуженно обвинили во всех смертных грехах и уволили с воинской службы, как косвенных виновников той страшной мартовской трагедии 1980 года и возместили ли им моральный и материальный ущерб? Вряд ли.
А исследовал причины той мартовской катастрофы 1980 года в июле–августе 1981 года Главный научный сотрудник Института химической физики им. Н. Н. Семенова РАН, доктор математических наук, профессор Александр Штейнберг, немедленно запросивший по ВЧ-связи с космодрома Плесецк срочно прислать ему заправочные детали - резиновый шланг, брандспойт, и фильтр. Вместе с группой своих опытных сотрудников Л. Володиной, Л. Широковой, С. Амелькович и С. Добычина он установил тот факт, что вместо пищевого олова в качестве припоя был использован "третник" - радиоприпой, содержащий 40% свинца.
Свинец - это тот материал, который категорически запрещен в конструкциях, в которых используется перекись водорода. При контакте свинца и перекиси водорода образуется окись свинца, которая и является сильнейшим катализатором для перекиси водорода в виде ее немедленного разложения с неизбежным взрывом в конце этого процесса.
Фильтры производил завод им. Фрунзе в Сумах, который и использовал хорошо паяющий припой ПОС-40 при пайке фильтра вместо пищевого олова, которое трудно паялось, но не содержало свинца.
В свое время я выполнял обязанности начальника группы заправки космических кораблей и аппаратов, орбитальных станций на заправочной станции 11Г131 на космодроме Байконур. Мне не дадут соврать мои коллеги-заправщики, что когда мы обучали по классической схеме своих подчиненных, как и с некоторым отступлением от классики обучения, то особое внимание обращали на крайне опасные физико-химические свойства агрессивных компонентов ракетного топлива и, особенно, перекиси водорода высокой концентрации. Особенно это касалось солдат и сержантов, которым изо всех сил старались передать знания физико-химических свойств компонентов ракетной топлива, в том числе и перекиси высокой концентрации. Впрочем, как и в целом, азам заправочной работы. Мы прибегали и к таким приемам обучения, когда показывали, как же физически происходит взаимодействие перекиси водорода и свинца. При подготовке таких занятий в обязательном порядке писался приказ по части, в котором указывались и, безусловно, выполнялись строгие меры безопасности.
Заместитель начальника заправочной группы по испытаниям старший лейтенант Валерий Иванов наливал в ведро, сделанное из чистой нержавеющей стали и пропаянное пищевым оловом, небольшое количество перекиси водорода. И затем устанавливал его с тыльной стороны заправочного зала. Солдат и сержантов, одетых в костюм заправщика КР-2 и имеющих при себе противогазы, размещали в специально вырытых окопах на безопасном расстоянии от проводимого места эксперимента. А затем по команде привязанная к прочной нити свинцовая пломба по направляющей сбрасывалась с крыши заправочного зала в это ведро. Раздавался приличный силы взрыв, разрушающий ведро. Все раз и навсегда понимали, что, как говорят заправщики, "перекись даже от косого взгляда разлагается", а не только от соприкосновения со свинцом.
В 1995 году после катастрофы 18 марта 1980 года, по поручению первого зампредседателя правительства России Олега Сосковца, было проведено дополнительное расследование причин той катастрофы. Только тогда осмелились официально снять с военных испытателей чужую вину, хотя с августа 1981 года определенные должностные лица страны знали, что вины военных испытателей в той мартовской катастрофе 1980 года, не было и в помине. Знали и молчали...

"Двум Титовым в космосе не бывать" (присловье на Байконуре)

На космическом дворе Байконура в сентябре 1973 года стояла золотая осень. К полету в космос готовились Владимир Титов и Геннадий Стрекалов. Невидимые всем аварийные ситуации (в официальных документах они назывались "нештатными ситуациями") при полетах в космосе советских и американских астронавтов, отделявшие их жизни от смерти, довольно часто случались в практической космонавтике. Большинство полетов в космос изобиловали нештатными ситуациями, но об этом было не принято рассказывать обществу в СМИ.

Особо важные разовые команды

С появлением в отряде космонавтов Владимира Титова, однофамильца космонавта № 2 Германа Титова, с чьей-то нелегкой руки горе-шутника, родилось неудачное присловье: "Двум Титовым в космосе не бывать". К, сожалению, оно быстро прижилась, зачастую, как и все негативное, и из отряда космонавтов оно перекочевало на космодром Байконур в 1-е научно-испытательное управление и 32-ю ОИИЧ. Как только речь заходила о Владимире Титове, тут же находился какой-то горе-шутник с избитой фразой о двух Титовых.
Процесс подготовки ракетоносителя и пилотируемого космического корабля на технической позиции на площадке № 2 в августе–сентябре 1983 года проходил штатно, без срывов и задержек. Это была важная, но уже обычная работа с обычным космическим кораблем и ракетоносителем. Подготовка стартовой позиции к пуску не вызывала никаких нареканий и укладывалась в отведенные для этого сроки. Как обычно, отдельно проверялась линия передачи разовых особо важных команд, в частности, на включение двигателей аварийного спасения, которые в случае аварии на стартовой позиции при подготовке к запуску ракеты отрывали бы космический корабль от ракеты и уводили бы спускаемый космический аппарат с космонавтами на борту со старта, как района аварии.
У всех разработчиков ракетно-космической техники и ее испытателей в памяти отложилась аварийная ситуация, возникшая 14 декабря 1966 года и приведшая к взрыву ракеты в стартово-пусковом сооружении и уничтожению старта. Материалы расследования взрыва ракетоносителя позволили определить время, прошедшее после возгорания блока "И" до взрыва всей ракеты – всего не более 10 секунд. Мы запомним его.
Чтобы впредь не терять старт и ракету при их взрыве, как это случилось 14 декабря 1966 года, техническое руководство приняло решение, что при авариях на стартовой позиции право на принудительное включение двигателей системы аварийного спасения для исключения случайного их запуска впредь имели бы только "стреляющие".
При возникновении аварийной ситуации на старте - пожар, отклонение ракеты от вертикального положения на 12 и более градусов, грозящим ее падением они имеют всего до десяти секунд времени и не более для оценки ситуации и принятия решения на выдачу пароля по отдельным линиям связи, разрешающего принудительный запуск двигателей системы аварийного спасения.
На этот пуск паролем было слово "Днестр", передаваемое по отдельным телефонным линиям связи двум офицерам-операторам по двум отдельным проводным линиям связи. Промедление в одну секунду c выдачей команды на запуск двигателей системы аварийного спасения хотя бы одним из них, грозит привести к неминуемой гибели космонавтов при взрыве ракеты, например, в случае пожара на старте, и взрыву стартовой позиции. Поторопился с выдачей команды-пароля кто-то из них или задержался с ее выдачей, команда все равно не пройдет - только передача пароля двумя стреляющими в эти десять секунд исключала субъективность любого из них в оценке ситуации.
Промедли даже один из них с передачей пароля и экипаж обязательно бы погиб. И сколько бы "стреляющий" не готовил себя к быстрым и правильным действиям в быстро развивавшихся аварийных ситуациях, они возникают всегда неожиданно, почти мгновенно. Причем, развитие процесса аварии идет каждый раз по новому пути. Переданный пароль, как сигнал к действию, сформированный двумя стреляющими (но команды на пуск ракеты подает один человек - военный испытатель, а второй - контролирует правильность их подачи), поступает на измерительный пункт "Сатурн", находящийся в десятке с небольшим километров от старта, в разные помещения к двум офицерам- операторам. Они не видят друг друга, и между ними нет связи.
Задача их внешне проста: по прибытию к ним по телефонной линии команды-пароля оператор обязан немедленно нажать кнопку, разрешающую выдачу особо важной одноразовой команды. И она будет передана на запуск ДУ САС по командной радиолинии, но при условии, что второй оператор получил пароль и также нажал подобную кнопку в это же время.
Вот тогда-то по командной радиолинии пройдет команда на запуск двигателей системы аварийного спасения. От состояния здоровья этих операторов (как правило, это офицеры в воинском звании "лейтенант" или "старший лейтенант"), их собранности, обязательности и ответственности зависела окончательная фаза прохождения сигнала на спасение космонавтов. Лица, непосредственно участвующие в выдаче пароля, имели время на спасения экипажа до 10 секунд и не секундой более.
Наступило 27 сентября 1983 года. На стартовую позиция № 1 космодрома Байконур по двухчасовой готовности к пуску прибывают космонавты Владимир Титов и Геннадий Стрекалов. Короткий доклад Председателю Госкомиссии генералу Кериму Керимову о готовности к полету, несколько ободряющих слов его напутствия космонавтам, и экипаж поднимается на лифте в корабль.
Уже после аварийного пуска Геннадий Стрекалов поделился с коллегами теми мыслями и предчувствиями, которые были у него перед запуском. Его мать перед пуском позвонила Стрекалову и в ходе всего телефонного разговора с сыном уговаривала его не лететь в космос - недобрые предчувствия не давали ей покоя. Но ведь Стрекалов понимал, что предчувствия не являются научной основой для заявления о своей неготовности к полету. То, что начальство этого не поймет, а слетать в космос охотников гораздо больше, чем космических кораблей, и объяснять не следует. Стреляющие - начальник 1-го научно- испытательного управления генерал Алексей Шумилин и заместитель главного конструктора Александр Солдатенко заняли в бункере свои места у перископов. Ракета прекрасно видна в перископ, который был идентичен перископу подводной лодки. Это им, двоим, было предоставлено право вмешательства в процесс пуска в случае возникновения аварии на старте. Но они оба не думают об этом. Ответственность их огромна и равна их знаниям и наработанному опыту. Пожалуй, что только мой старый товарищ полковник запаса Евгений Черный не уступает им в мастерстве, как стреляющий. Он и сейчас продолжает выполнять работу стреляющего на Байконуре, но уже в качестве гражданского лица. Полагаю, что мы его вот-вот увидим на космодроме Куру (Франция) в качестве стреляющего, где уже построен старт для полготовки и пуска ракеты "Союз".
Циклограмма запуска ракеты выполняется без сбоя. Вроде бы все идет по плану. Но в следующий момент произошло самопроизвольное открытие клапана в наземной системе заправки перекиси водорода. И, как результат этого, произошел выброс перекиси водорода в подстартовое сооружение и ее самовозгорание. На старте начался пожар, перешедший из локального в обширный очаг возгорания, грозившего взрывом ракетного топлива в баках ракеты. Почти 270 т ракетного топлива при взрыве дают эффект от взрыва почти такой же, как при взрыве такого же количества тринитротолуола.
Вот и наступил тот момент, когда от ума и умения принять правильное решение двух человек в считанные секунды зависели жизни космонавтов. Генерал Алексей Шумилин оценил возникшую аварийную ситуацию за 4 секунды, и нажимает кнопку выдачи команды-пароля. Около 9 секунд, как затем показали расшифрованные данные телеметрии, потребовалось Александру Солдатенкову для принятия аналогичного решения.
В дыму и пламени вверх - в сторону стартовал космический корабль "Союз-Т", взметнувшись в небо космодрома метров на 700. Штатно раскрылся оранжевый парашют, и корабль, плавно покачиваясь от дуновения слабого ветра, стал опускаться на Землю. Вскоре он приземлился неподалеку от старта.
А тем временем руководитель Центра подготовки космонавтов генерал-лейтенант Владимир Шаталов садится в свой служебный автомобиль и едет к месту приземления космонавтов. К моменту его приезда космонавты изнутри уже открыли люк корабля, и вышли из него. Самое интересное заключалось в том, что космонавты уже сделали первичную оценку результата своего короткого полета, судя по вопросу, немедленно заданному ими подъехавшему В. Шаталову: "А мы еще полетим в космос?"
Шоковое состояние у них еще не прошло, но вопрос был для них основным и очень важным. Очевидно, ни о чем другом они в такой ситуации и думать не могли. У Шаталова, как и у всякого опытного и мудрого командира, на все случаи жизни в машине всегда хранилась дежурная бутылка водки. Ответ Шаталова был по военному кратким: "Полетите. А сначала выпейте по стакану водки".
Водка сняла нервное напряжение, а слова командира были в этой обстановке самыми нужными и своевременными. Он видел, что космонавты аварийный пуск "Союза-Т" переживают, как самую свою большую ошибку - выходит, им доверили космический полет, а они даже не смогли реализовать представившуюся возможность стать всемирно известными и доверия не оправдали.
Но больше слов утешения космонавты от Шаталова не услышали. Очень не любят космонавты момент старта ракеты и, особенно, активный участок полета ракеты, когда работают ракетные двигатели – в ракетно-космической системе они лишь пассивные участники полета, не способные на этом участке полета повлиять на процесс полета ракеты. Одним словом, они пассажиры, не более того. Титов и Стрекалов еще полностью не осознали, что им повезло, и что чудом избежали смерти. Эта мысль им придет позже. И она будет какое-то время основной, о чем бы они в этот и последующий момент не старались думать. А в космос оба космонавты слетают. Геннадий Стрекалов, спустя несколько месяцев после этих событий, а Владимир Титов - несколько лет спустя после этого события.

Некоторые аварии ракетно-космических систем в мире

При первых авариях на стартовых позициях ракетоносителей (имеется в виду, что ракета несет полезную нагрузку в виде спутника) удавалось избежать человеческих жертв. Отметим, что в ходе интенсивно ведущейся ракетно-космической деятельности в СССР и США при возникающих катастрофах и авариях, как на стартовых позициях, так и в ходе полета ракетно-космической системы, не удавалось нейтрализовать негативное воздействие ракетно-космической техники на окружающую среду, домашние постройки, скот, посевы, транспортные средства, и самое главное, на жизнь людей.
У ракетно-космической техники есть только ей присущее свойство - осуществлять негативное воздействие буквально на все живое и неживое на большом расстоянии за сотни и тысячи километров от места старта ракетоносителя.
Одной из самых тяжелых катастроф стала катастрофа американского космического челнока "Челленджер" 28 января 1986 года, когда спустя 74 сек. после старта он взорвался на глазах десятков тысяч присутствующих при его запуске людей. Тогда взорвалось около тысячи тонн жидкого кислорода и жидкого водорода. Погиб экипаж шаттла в составе 7-ми человек. При этом была сильно засорена атмосфера, морская и сухопутная поверхность. Трансляция этого запуска вызвала шок у многих миллионов жителей Земли - ведь гибель людей произошла в прямом эфире.
12 августа 1998 года системой аварийного подрыва на высоте полета 5 км на 41-й секунде полета была уничтожена американская ракета "Титан-4" из-за возникшей неисправности в начальной стадии полета. Взрыв был такой силы, что в радиусе 20 км от места взрыва сработали противоугонные системы автомобилей. Ядовитые пары токсичных компонентов топлива были унесены приземным ветром в океан, где они и рассеялись в течение получаса, отравляя воды и воздух океана. К счастью, никто из людей при этом не пострадал.
Следует учесть, что большое количество фрагментов (осколков), образующихся при аварийных взрывах ракетно-космических систем, представляет наибольшую опасность для пролетающих самолетов и проходящих кораблей. Да, наиболее опасные районы, прилегающие к месту старта и по траектории полета ракеты, закрываются для пролета самолетов и прохода кораблей и судов на время ее запуска. Но все море ведь не закроешь. Например, при взрыве "Челленджера" его обломки разлетелись на огромной площади более 50 кв. км от места его пуска.
При взрыве китайской ракеты РН CZ-3E 14 февраля 1996 года основная масса ее обломков упала примерно в двух километрах от места старта. При запуске американской ракеты "Дельта-2" 17 января 1997 года при ее взрыве разлет фрагментов ракеты составил 13 км.
Достаточно часто случается так, что гибнут люди, не имеющие никакого отношения к ракетно-космической технике. При взрыве китайской ракеты CZ-3E в 1995 году и взрыве такой же китайской ракеты 14 февраля 1996 года, о котором говорилось выше, погибло 12 и пострадало более 120-ти человек. Статистика говорит, что на одного погибшего в космосе астронавта (космонавта) приходится 20 человеческих жизней.
Много ли это? Очень много. Сравним для наглядности эти потери с потерями, которые имеют место в ходе авиационных перевозок людей самолетами гражданской авиации. Статистика утверждает, что при авиаперевозках ежегодно гибнут более 700 человек. Но при этом статистика учитывает и количество летающих самолетов в течение года, а также количество отказов техники и ошибки людей - от диспетчеров и техников до летчиков включительно. У читателя есть возможность попытаться самому сравнить примерное число летающих в течение года самолетов с пассажирами, с количеством летающих в космосе в течение года пилотируемых кораблей и примерного числа этих космонавтов с обязательным учетом наличия автоматических систем управления движением космического корабля. И для авиации среднестатистическая цифра 700 погибших людей - это очень много и связано, в частности, главным образом, с отказом техники и действием так называемого человеческого фактора.
Возвращаясь к ракетно-космической технике, следует сказать, что принятые меры безопасности при запуске ракет, а также применение высокоавтоматизированных комплексов предстартовой подготовки, число возможных жертв при их пускам сводится до нуля. Так это сделано, например, на ракетном комплексе "ZENIT-3SL" (программа "Морской старт") и на комплексе "ZENIT-3LB и 2LB" (программа "Наземный старт" - буква "B" - Байконур, как место пуска), когда на стартовой позиции полностью отсутствуют люди.